Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

До конца своих дней Кутузов находился в отменной интеллектуальной форме, был человеком обширного острого ума и фантастической памяти, что показывает, к примеру, мгновенное опознание им пленного французского генерала Боволье: «В Главную квартиру князя Кутузова в Полотняный Завод близ Калуги князь Кудашев, его зять, привел взятого в плен вскоре после Малоярославца генерала графа Боволье. Услышав фамилию генерала, Кутузов призадумался. — „Не родственник ли вы тех Боволье, которые играли такую выдающуюся роль в вандейской кампании и один из которых подписал письмо к её величеству императрице Екатерине II с просьбою оказать помощь против республиканцев?“ — „Письмо это подписано мною в качестве генерал-интенданта и президента высшего совета армии“. — „Это вы и есть! Ну, очень рад, что вы мой пленник: вам будет оказано всё уважение, которого вы заслуживаете“. — Кутузов прибавил, что читал с большим интересом историю вандейской войны. Он много расспрашивал генерала Боволье о французской армии, о Москве, о Наполеоне. <…> Прощаясь с Боволье, Кутузов сказал ему: „Ваш Наполеон — чистый разбойник: я отправил к нему 40 французов, взятых в плен на аванпостах, — он отказался принять их! Мне-то что же с ними делать? Его поведение ужасно. Он нисколько не заботится о нации, которой всем обязан“».

И тот же Кутузов делился с Боволье мнением, что раз Наполеон присылает к нему в ставку дипломатов типа Лористона для переговоров, то с ним нетрудно будет справиться. То есть в 1812 году Кутузов вел всё ту же политикодипломатическую игру, что и в 1805 году. И тут и там он оставил ради выигрыша времени и позиции столицу. Конечно, оставлять собственную столицу — Москву, было куда сложнее, чем чужую — Вену, но никакой вызванной травмой эмоциональной тупости для этого было не нужно. А говорить о трусости или робости фельдмаршала в ситуации, когда для оставления столицы от «лукавого царедворца» требовалось куда больше смелости, чем для сражения под её стенами, и вовсе не приходится.

Таким образом, сенсационная попытка «американских» (на самом деле по большей частью российских и украинских) ученых объяснить особенности стратегии Кутузова в 1812 году последствиями ранения, якобы задевшего лобные доли мозга и вызвавшего соответствующий синдром, должна быть признана совершенно несостоятельной. Ранение под Шумлой 1774 года, когда мозг военачальника теоретически мог быть задет, реконструировано авторами с грубыми искажениями. При этом известное нам поведение Кутузова в период между двумя ранениями никак не подтверждает наличия синдрома лобных долей. Ранение 1788 года так же реконструировано с ошибками и, в любом случае, не могло задеть лобных долей мозга. Привлекаемый для подтверждения наличия синдрома источник — мемуары генерала А. Ланжерона, необъективен и противоречив, к тому же дает материал для прямо противоположных суждений. Роль выдающегося хирурга на русской службе Массо так же преувеличена — он сыграл огромную роль в спасении Кутузова после второго ранения, но к лечению после первого, ставшего настоящим медицинским феноменом, не был и не мог быть причастен.

Российские средства массовой информации, которые распространяют произвольные построения в американском журнале как сенсационный жареный факт, делают это, конечно, не из интереса к родной истории. А напротив, из русофобского желания очернить что-нибудь, что ещё не очернено. Отечественная война 1812 года, как одна из самых ярких страниц национальной истории, конечно, находится у очернителей под постоянным ударом. То публикуются «откровения» актёра Е. Понасенкова, то парамедицинские легенды…

Что поделать — у лакеев нет героев.

Что читать о Михаиле Кутузове:

1) Ивченко, Л. Л. Кутузов. — М.: Молодая гвардия, 2012;

2) Кутузов, М. И. Письма, записки. — М.: Воениздат, 1989;

3) Тюрин, Михаил. Победитель Франции. О ранениях М. И. Кутузова // Калашников. Оружие, боеприпасы, снаряжение. — 2001. — № 3;

4) Шишов, А. Кутузов. — М: Вече, 2012.

Пётр Котляревский Сорок ран Генерала-Метеора

За несколько дней до смерти в октябре 1851 года шестидесятидевятилетний генерал от инфантерии Петр Степанович Котляревский велел родственникам принести данный в 1826 году рескрипт императора Николая I о присвоении ему звания полного генерала и назначении командующим Кавказской армии в войне против Персии. Царь писал: «Уверен, что одного имени вашего достаточно будет, чтобы одушевить войска, предводительствуемые вами, устрашить врага, неоднократно вами пораженного и дерзающего снова нарушить тот мир, которому открыли вы первый путь подвигами вашими».

«Желал бы излить последнюю кровь на службе твоей, Всемилостивейший Государь, но совершенно расстроенное здоровье, а особенно головная рана, недавно вновь открывшаяся, не позволяя мне даже пользоваться открытым воздухом, отнимает всякую возможность явиться на поприще трудов и славы», — вынужден был тогда разочаровать славный генерал императора.