Но сколь категоричен К. Аксаков в отрицании юридического права народа на власть, столь же решительно он настаивает на полной свободе его мнения, его суждения, его критики власти. Именно «мнение народное» — та сила, с помощью которой русский народ реализует свои цели и защищает свой интерес. Эта идея отлилась у Константина Сергеевича в чеканный афоризм: «Государству — неограниченное право действия и закона. Земле — полное право мнения и слова». И сами славянофилы полностью следовали этой доктрине. Право мнения не было для них фиговым листком для прикрытия раболепия перед государством. Верно служа царям и пытаясь их «распропагандировать» в пользу русского воззрения, они при этом были бесстрашны в слове, несмотря на отставки, аресты, запреты газет и журналов.
Порой эта оппозиция — Земля versus[17]
Государство, особенно доведенная до доктринерства в логике младшего брата Константина Сергеевича — Ивана Сергевича Аксакова, яркого публициста и издателя, играла со славянофильством злую шутку. Получался как бы мысленный развод государства и нации, при котором нация освобождалась не только от правления, но и от участия в делах государства. Эта роковая уязвимость славянофильской доктрины продолжает себя в русской национальной мысли и по сей день: то тут, то там вместо борьбы русских за полноправие и полновластие в своём государстве начинаются рассуждения о необходимости «развода» нации и государства, который, в этом нет никакого сомнения, приведет к гибели и того и другого.Но всё же, если представить себе конституцию, чистосердечно построенную на принципах аксаковской «записки», — полномочие власти с одной стороны и неприкосновенность свободы мнения, право же она была бы куда лучше конструкций, когда, чтобы имитировать «народную власть», приходится «прикручивать» фитиль народного мнения, а каждое «качание прав» превращается в смертельную угрозу для государства.
«Мелькнула свету поистине вдохновенно злая мысль: завести детские балы и своё светское устройство внести в невинный мир детей…» — зло писал Аксаков. Представить не трудно, что он сказал бы о мысли завести «детские митинги» и «детские революции». Здесь мы касаемся его главной неприязни, главного предмета гнева — светского общества, публики, как мы сейчас говорим — «тусовки».
Оппозиция «„публика“ и „народ“» стала значительным вкладом Константина Сергеевича (утонченного филолога) в семантику русского языка. «У публики своё обращается в чужое. У народа чужое обращается в своё. Часто, когда публика едет на бал, народ идет ко всенощной; когда публика танцует, народ молится… Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки, народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ — по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ — в русском. У публики — парижские моды. У народа — свои русские обычаи».
Несмотря на все попытки в ХХ веке оторвать народ от русских корней, оппозиция «публика — народ» всё ещё актуальна. Народ — патриот своей Родины. Публика — патриот заграницы. Народ растит из детей своих наследников. Публика жаждет чужих детей превратить в пушечное мясо своей войны с властью. Народ хочет, чтобы власть его услышала. Публика желает, чтобы власть народа испугалась, а потому слушалась только её.
Публика хочет заградить народ от власти и власть от народа — в этом главная от неё опасность. А то, что мы это слишком хорошо сегодня понимаем — заслуга Константина Аксакова, московского мечтателя, сила разума и политическое провидение которого оказались во многих аспектах больше, чем у иных из «трезвых» мыслителей.
Не уподобляться Европе, — что в революциях, что в копировании либеральных учреждений, должна Русь, а действительно глубоко познать себя — и как культура, и как религиозная общность, и как носительница быта, и как самобытный соборно-самодержавный политический строй. Таков был тезис славянофильства. Этот тезис, будучи принят и развиваясь, начал порождать самобытную русскую культуру вокруг себя, будить творческие силы, осознавшие и свою связь с прошлым, и призвание к русскому будущему.
1)
2)
3)
4)
5)
6)
7)