Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

При этом Михаил Николаевич приобрел себе у поляков устрашающую репутацию, благодаря своей работе следователя. Муравьёв приезжал в заподозренные в мятеже имения, запирал всех подозреваемых на замок и начинал методичные допросы. Пока подозреваемые сидели под замком у них за стенкой слышались звуки жестокой порки с оттяжкой. Муравьёв приказал солдату взять розги и пороть седло.

Натерпевшись страху, паны были как шелковые, но выходили на свободу в уверенности, что Муравьёв — ѝ зверг. А Михаил Николаевич и не старался их переубеждать. Напротив, когда один польский чиновник решил «подколоть» губернатора его декабристским прошлым и спросил: «Не родственник ли вы тем Муравьёвым, которых повесили?», то Михаил Николаевич ответил: «Я не из тех Муравьёвых, которых повесили, я из тех, которые вешают». Именно на основании этого ответа клиент Ротшильдов и изменник Родине А. Герцен и начал раскручивать мем[18] «Муравьёв-вешатель».

Однако дело не ограничивалось эффективным контртеррором. Муравьёв предложил императору целую программу, тех действий, которые необходимы «ежели правительству угодно приступить к исполнению благодетельной цели сближения Белоруссии с Россией». В 1830 году Муравьёв подал на имя императора записку «О нравственном положении Могилёвской губернии и о способах сближения оной с Российской Империей», а в 1831 году — записку «Об учреждении приличного гражданского управления в губерниях, от Польши возвращённых, и уничтожении начал, наиболее служивших к отчуждению оных от России».

Среди предложенных им мер, воплощенных императором, были: отмена Виленского статута, и переход Западного края на общероссийскую судебно-правовую систему; переход в судопроизводстве на русский язык; закрытие созданного Чарторыйским польского «кубла» — Виленского университета, а также закрытие иезуитских гимназий, открытие вместо них русских гимназий с преподаванием на русском языке; укрепление Православия в Белоруссии; начало процесса возвращения униатов в лоно Русской Церкви, каковое осуществил в 1839 году митрополит Иосиф (Семашко).

Именно в эти году у Михаила Николаевича выработалась целостная программа политики восстановления русского начала в Западном крае, которую он воплотил 30 лет спустя. Но пока ревнителя русского дела подальше от Западного края убрали, а полонизация Белоруссии, благодаря попустительству российской имперской бюрократии, достигла, практически, прежних значений.

В 1863 году Михаил Николаевич так говорил императору об упущенном тридцатилетии: «Край тот искони русский… мы сами его ополячили… опыт 1831 года нам не послужил в пользу… Теперь надо решительно подавить мятеж и уничтожить крамолу и восстановить русскую народность и православие в крае».

Позднее Михаил Николаевич писал: «Правительство, в течение последних 30 лет, не только не принимало мер к уничтожению в крае польской пропаганды, но напротив того, по крайнему неразумению местных и главных правителей, давало все средства к развитию польского элемента в крае, уничтожая все бывшие зародыши русского начала. Я не стану в подробности упоминать о действиях тех лиц, которые с 1831 года были главными на местах распорядителями, о их бессмысленности и неразумении положения края, польских тенденций, о незнании истории сей искони русской страны и постоянном их увлечении призраками польского высшего общества, пресмыкавшегося пред ними и выказывавшего преданность правительству, но не только тайно, а явно обнаруживавшего свои тенденции к уничтожению всего русского. Но все это привлекало на их сторону генералгубернаторов, а в особенности женский пол, жертвовавший честью и целомудрием для достижения сказанных целей».

Парадный подъезд

Но пока шляхтянки отыгрывали в будуарах русских чиновников то, что утратили шляхтичи на войне, Михаил Николаевич был далеко от Белоруссии. 1835 году из Гродно М. Муравьёва перевели в Курск, а затем его перебросили из губернаторов в систему Министерства финансов, где он стал главным российским налоговиком.

С 1839 года М. Муравьёв на долгие двадцать лет становится начальником Межевого корпуса и попечителем Константиновского межевого института. М. Муравьёв встает во главе работы по топографическому изучению огромнейшей страны мира — России, устроению земельных владений помещиков и крестьян. Под его руководством Константиновский институт превращается в одно из ведущих высших учебных заведений империи, из которого сейчас выросли Институт Геодезии и картографии и Институт землеустройства.

М. Муравьёв был одним из инициаторов создания в 1845 году Русского географического общества, одного из старейших в мире, и стал его вице-председателем. Причем в вопросе о русской географии ему пришлось изрядно пободаться с иностранцами, которых по-прежнему было много на русской службе и в науке. Муравьёв стоял во главе той группы географов, которая отстаивала мысль, что надлежит заниматься, прежде всего, изучением России.