Читаем Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину полностью

В своих «Записках палача» Шарль-Анри Сансон называет Гильотена «ревностным гражданином, движимым чувством человеколюбия». А рассказывая об орудии, уже известном в Италии с 1507 года под именем «mannaia», он ссылается на «одного человека, посетившего Италию».

В примечании к «Запискам палача» сказано, что Жан д’Отон, французский хронист и поэт, монах-бенедиктинец и придворный историограф и летописец Итальянских войн, автор «Хроник Людовика XII», говорил об этом устройстве в 1507 году так:

«Палач брал веревку, к которой был прикреплен большой блок с острым ножом, опускавшийся вниз, между двумя столбами, и тянул ее таким образом, чтобы нож упал между головой и плечами осужденного. Голова падала на одну, а туловище на другую сторону».

В своих «Записках палача» Шарль-Анри Сансон допускает много ошибок. Умер он в возрасте 67 лет, впервые опубликованы они были в 1830 году. Считается, что их перед публикацией редактировал Оноре де Бальзак. И потом они много раз переписывались и переиздавались под разными названиями. Так что бесспорного доверия к «Запискам палача» быть не может.

В «Записках палача», изданных в Санкт-Петербурге в 1863 году, читаем:

«Когда доктор Гильотен предложил этот род казни собранию уполномоченных, которого он был членом, то на его счет много шутили: доктор, предлагающий машину, лишающую человека жизни! Однако же они должны были принять ее».

А строчкой ниже Шарль-Анри Сансон упоминает имя «Луи, знаменитого анатома», но об этом человеке мы расскажем чуть позже.

<p><strong>Суть предложения доктора Гильотена</strong></p>

Но 10 октября 1789 года Жозеф-Игнас Гильотен сказал членам Учредительного собрания следующее: он выступил с предложением ввести единый для всех приговоренных к смерти «самый надежный, самый быстрый и наименее варварский» способ казни через обезглавливание с помощью особого механизма.

Историк Ашилль Шеро по этому поводу пишет:

«10 октября 1789 года Гильотен поднялся на трибуну, прочитал шесть статей, которые он написал и которые были как бы дополнением к глубоким и существенным изменениям, внесенным в уголовную юриспруденцию».

Эти слова мы поясним чуть ниже, а пока отметим, что в октябре 1789 года до глубоких и существенных изменений в уголовной юриспруденции было еще очень далеко.

Во Франции не было гражданских законов. Их заменяли: римское право, которого народ не понимал; древнегерманское, годившееся во времена феодализма, и бездна обычных прав (их насчитывали до 400), в каждой провинции свое особенное; да еще нужно присоединить к этому указы (ordonnances), издевавшиеся над всяким законом и обычаем и снимавшие всякие преграды министерскому произволу. Уголовного права также не существовало.

Людвиг ГЕЙССЕР, немецкий историк

Уголовное судопроизводство во Франции было тогда «крайне тягостно». Смертная казнь была слишком часта, а ход дел отличался, как и при инквизиции, неповоротливостью и излишней жестокостью.

Судов и органов с судебной властью было слишком много. Судебными должностями торговали, как дефицитным товаром. Сами судьи не были независимы. Они нередко отличались невежеством и обычно принадлежали к некоей замкнутой касте. Судов для быстрого решения мелких дел вообще не существовало. Со всех сторон раздавались требования мировых учреждений. И ко всему этому присоединялся остаток феодализма — помещичий суд. Фактически, это было полное беззаконие мелких местечковых деспотов.

В подобной обстановке то, о чем говорил доктор Гильотен, было сродни революции.

Почему?

Да потому, что он заявил, что, по его глубокому убеждению, гуманный вид смертной казни должен был стать прелюдией к ее полной отмене.

10 октября 1789 года депутат Гильотен говорил о том, что даже такой «привилегированный» вид казни, как обезглавливание мечом, имеет свои недостатки. Он говорил:

— Завершить дело при помощи меча можно лишь при соблюдении трех важнейших условий: исправности инструмента, ловкости исполнителя и абсолютного спокойствия приговоренного. Кроме того, меч нужно выправлять и точить после каждого удара, иначе быстрое достижение цели при публичной казни становится проблематичным: бывали случаи, что отрубить голову удавалось едва ли не с десятой попытки…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное