Добрый доктор из Варшавы

Я могу дать вам только одно – стремление к лучшей жизни, жизни в правде и справедливости: даже если она и не существует сейчас, она может наступить завтра.

Януш Корчак

София снимает с плиты старый утюг и опускает его на изношенную хлопчатобумажную гимнастерку, разложенную на одеяле посреди кухонного стола. Проглаживает швы, прислушиваясь, не раздастся ли треск раздавленной воши. Некоторые из мерзких насекомых сдохли при кипячении, горячий утюг прикончит остальных. Пока еще в доме не обнаружили ни одной, сбежавшей из партизанского белья.

Она с трудом представляет себе, как живут в грязных землянках среди качающихся деревьев эти мужчины и женщины, ушедшие в леса. Каждую неделю у задней двери появляется сумка, пропахшая прелыми листьями и дымом. С помощью девушек Юзефа стирает и сушит одежду, а через пару дней возвращает сумку на заднее крыльцо, добавив туда и еду.

София видела, как ночью за ней приходил мужчина, высокий, с крупным носом и выступающими скулами, густыми черными волосами и красным шейным платком, как у цыгана. Выглядит как настоящий еврей, теперь таким нельзя показываться на улице. Он увидел ее в дверном проеме, кивнул и сказал «спасибо», отнесясь с почтением к доброй польской девушке, помогающей евреям. Одежда, которую оставляют партизаны, вся в пятнах пота и земли, по ней бегают вши. Вещи кидают прямо в бак и долго кипятят. Как же надоедает все время помешивать их деревянными щипцами. Вот что значит встретить еврея. Как тут не вспомнить предупреждения немцев в Варшаве о том, что евреи – переносчики вшей и болезней.

Она расправляет выглаженную гимнастерку, вешает ее на деревянную стойку у огня и берет пару залатанных брюк. Утюг остыл. Она ставит его на плиту, снимает с нее второй, горячий, прижимает его ко шву и держит до тех пор, пока снова не услышит треск, не почувствует легкий запах паленого. Только после этого можно быть уверенной, что вошь сдохла.

Марьянек играет на коврике деревянным поездом, наполненным кубиками, игрушкой, сохранившейся с детства Михала Войцеховского.

– Мама, – говорит он, протягивая вверх ручки.

Просто необходимо, чтобы он стал называть ее мамой. И каждый раз, когда она это слышит, что-то нежное расцветает в ее сердце. Ради Сабины, ради прекрасных темных глаз сестры на нежном лице ребенка она позволила материнской любви распуститься в своей душе. Она обнимает его, целует его в лоб, помогает малышу построить башню из деревянных кубиков, а потом продолжает гладить одежду.

Войцеховские, пара средних лет, ревностные католики. В воскресенье София, Кристина и малыш Сабины идут с ними на мессу. Нужно причаститься вместе со всеми, объяснил Войцеховский, иначе пойдут разговоры. А Бог не будет возражать, даже если их сердца не совсем в нем. Когда София видела вокруг все эти головы, склоняющиеся в молитве каждое воскресенье, ее не покидала одна мысль: вы и тогда так же молились. Вы так же молились, когда все это происходило.

За полгода до этого всех евреев в Копычинцах забрали, расстреляли в лесу или отправили в лагеря, и о них больше никто не слышал.

Она не понимает, как могут люди выдавать своих еврейских соседей, чтобы получить деньги.

И все же есть среди них и такие, как Войцеховские, простые, серьезные, настоящие герои, которые, рискуя жизнью, укрывают трех чужих евреев. И не только они. Юзефа рассказала об одной семье, живущей рядом с ратушей, где находится гестапо. Они прячут у себя на чердаке еврейскую женщину. Когда в дом приходят немцы, играют на пианино, предупреждая ее, чтобы вела себя тихо.

Мальчик клюет носом, прислоняется к скамейке, уронив голову. Она укладывает его на подушки, поближе к печке. Гладит по голове. Волосы у малыша мягкие, как у Сабины.

Иногда на Софию обрушивается тоска по тем, кого нет рядом: по Сабине, маме и папе, по детям в доме Корчака, нежным и диким. Корчак, Стефа. Тоска подстерегает ее и внезапно пронзает сердце острой болью, от которой она задыхается, от которой пусто на душе, от которой не хочется жить дальше.

И Миша. Почувствует ли она, если с ним что-то случится?

Но людям из леса нужна одежда. Она возвращается к своим делам, берется за отглаженные наполовину брюки.

Позже, когда заходит солнце и София зажигает лампу, чтобы закончить глажку, она вздрагивает от громкого стука в дверь. Быстрым движением она смахивает одежду в корзину на полу, набрасывает скатерть на стол и отвечает на стук.

В дверях стоит немецкий солдат. Он осматривает ее с ног до головы, с одобрением глядя на ее светлые волосы.

Трое других вылезают из машины.

– Мы реквизируем дом для постоя на эту ночь, – говорит ей вошедший.

У Софии нет времени услать из дома Кристину, пока солдат не заметил ее на кухне, где та режет капусту. Она стоит рядом с Марьянеком, когда приходят солдаты. От них пахнет выпивкой, они растрепаны и немыты, в мундирах нараспашку.