Добрый мир

не дождь, а черт знает что. Мокропад какой-то. Январь, называется...

— Бывает,— улыбнулся Дмитрий Григорьевич и в знак солидарности с

женой тоже стряхнул своего «кролика», не снимая, резким потряхиванием

головы вперед и вниз. Шапка свалилась с головы, но он успел ее подхватить.

— Такого снегопада, такого снегопада едва ли помнят здешние места,—

негромко продекламировал он и подмигнул продавщице.

Дмитрий Григорьевич с женой гуляют по маленькому подмосковному

городку уже часа три. Они приехали сюда утром; успели устроиться в

гостиницу и пообедать. А времени всего лишь четыре. Путевка в санаторий у

Евгении Сергеевны с третьего числа, то есть с завтрашнего. Впереди целый

вечер и ночь. По плану, восемь дней они будут жить вместе: Дмитрий

Григорьевич в гостинице, а Евгения Сергеевна в санатории. Потом, в конце

каникул, он улетит домой в Иркутск, а она останется долечиваться. Санаторий

специализированный, женский.

— Вкусим березового,— решает Дмитрий

Григорьевич.— Благодатнейшая влага подмосковных лесов. Мокро,

сладко и полез

но.

Народу в кафетерии не много. Двое мужчин за столом у окна и пять

человек в очереди. Высокий парень в «дутых» сапогах покупает целую прорву

котлет и коржиков. За ним стоят трое маленьких ребятишек, лет по шесть-

семь, две девочки и мальчик; потом полная девочка лет четырнадцати в

черной мокрой шубе; Дмитрий Григорьевич — шестой.

— Как ты думаешь, школа или детсад? —

тихо спрашивает Дмитрий Григорьевич жену,

кивком головы указывая на детей. Спрашивает

просто так, чтобы не молчать.

Евгения Сергеевна молча пожимает плечами.

Ничего необычного в его вопросе нет. Оба они учителя. Она — химии,

— Дмитрию Григорьевичу почему-то нравится называть ее «схимницей»,— а

сам он — литератор, или «русак». Им около тридцати, и детские темы еще не

успели им надоесть.

Одна из девочек в очереди кажется ему очень симпатичной. В красной

курточке и белой пушистой шапке, смуглая и быстроглазая, она стоит к

Дмитрию Григорьевичу боком и, постреливая в его сторону черными

глазками,

скороговоркой выговаривает стоящему рядом мальчишке:

— Ты, Витюля, уходи, понятно? Мы же тебе сказали: у нас денег и так

мало. Нам самим почти не хватит. Вот, смотри! — она разжимает кулак, и

Дмитрий Григорьевич угадывает в нем несколько медяков.

— А я че, я же не прошу! Я же просто...

Мальчишка энергично хлюпает носом и беспокойно оглядывается.

Дмитрий Григорьевич не может удержать удовлетворенной улыбки:

типичнейший представитель среднероссийского пацановьего братства!

Рыжий, голубоглазый, с полными губами и той особой независимостью в

лице, которая разрешает домысливать что угодно: беззаветную отвагу в

рукопашной, дерзкую решительность прыгнуть с зонтиком со второго этажа,

гордую нелюбовь к ябедам,— кому что понравится.

Мальчишка и одет классически: подшитые валенки, короткое серое

пальтишко на двух пуговицах и синяя спортивная шапка-«петушок». Через

плечо его переброшены коньки.

— Ты, Витька, нам тогда покупал, но у тебя тогда много денег было, а

у нас нету,— тоненьким, едва заметно окающим голоском поддержала

подружку вторая девочка.

— Да я знаю,— как бы нехотя ответил Витька и немного отошел от

девочек.

— Ты как тетеньке скажешь, когда покупать будешь? — отвернувшись

от него, громким шепотом спросила у подружки быстроглазая.

— Я скажу: дайте мне, пожалуйста, конфету за пять копеек,— тихим

шепотом ответила та.

— А я — дайте мне, пожалуйста, конфету-

—

карандаш за пять копеек, пожалуйста, красную.— Быстроглазая метнула

взгляд на Дмитрия Григорьевича.

— Вам что, болтушки? — обратилась к девочкам продавщица.

— Дайте мне, пожалуйста...— в один голос заговорили подружки.

Разобравшись, кто первая,— ею, естественно, оказалась смугленькая

— девочки купили два длинных леденца-карандаша и пошли к окну.

Витюля сделал неуверенное движение за ними.

— Ну Витька, ну мы же тебе сказали! — строго остановили его.

— Да я знаю, я просто так...

— Ну и подожди тогда на улице. Так ведь некультурно, будешь нам

только в рот смотреть.

Они остановились у окна и стали снимать с леденцов целлофановые

обертки.

— Стакан березового и «карандаш»,— спокойным глуховатым

голосом попросила полная

девочка в черной шубе и подала продавщице

деньги.

Получив сдачу, она отошла от прилавка, легонько дернула за конек

Витюлю — он стоял к ней спиной — и, когда тот повернулся, подала ему

зеленый «карандаш»:

—

Вот, держи. Тебе...

Она дарила неумело. Неуклюже переступила с ноги на ногу и натянуто

улыбнулась. Дмитрию Григорьевичу даже показалось, что она слегка

покраснела. Но, впрочем, она могла покраснеть из-за того, что чувствовала на

себе взгляд незнакомого взрослого.

Витюля недоверчиво посмотрел на свою благодетельницу и так же

неуклюже принял свалившийся с неба подарок.

—

Спасибо...

Он заторопился к окну и на десяти метрах умудрился дважды

оглянуться.

Девочка отвернулась к прилавку, медленными глотками выпила сок и

неторопливо пошла к выходу. Витюля, стоявший рядом с подружками у окна,

восхищенно провожал ее глазами.

Дмитрий Григорьевич с Евгенией Сергеевной выпили на двоих три

стакана березового сока и вышли на улицу.

— Ты видела? — восхищенно спросил Дмитрий Григорьевич жену,