Добрым словом и пистолетом (СИ)

Документы у него были в полнейшем порядке. Там значилось «Эвдин Гервилион Аурвиндиль», место рождения — Оссирианд, речная область Леголин, дата — 7 год Светил. Отец из речных лаиквенди, мать из синдар, оба живы, здоровы и действительно существуют на западе Таур-им-Дуинат. Внешность была соответствующая, универсально неброская: встрепанные, коротко остриженные темные волосы, лучистые голубые глаза с прищуром; сухощавый, среднего роста, какой-то запыленный как будто. Одет тоже как многие: застиранные галифе с сапогами, кожаная куртка, кепи сдвинуто набок. И во внешности примет особых нет — так, очень старые, почти пропавшие уже следы то ли ожога, то ли осколочной россыпи на лице. Если только знаешь наверняка, что ищешь — угадаешь контуры трехзубого клейма, каким метили в Утумно ценных пленников.

Когда-то вместо этой пыльной лавки старьевщиков существовало совсем другое заведение — работало в центре города небольшое, но респектабельное топографическое бюро. Служили там три вежливых сотрудника, готовых помочь и клиентам, и в нужный момент переговорить с коллегами совсем по другому профилю. О специфике бюро знал очень ограниченный, но все же достаточный круг лиц, и, увы, после истории с Лейтиан оно прекратило свою работу: однажды утром оказалось заколочено, а сотрудники пропали, чтобы через пару дней, несмотря на все увещевания Белега, по личному распоряжению Тингола оказаться по ту сторону Границы — в очень и очень помятом виде. Что из последствий было хуже — аналогичное появление возле Границы десятка таких же помятых дориатцев или обрыв плохонького, но диалога с Химрингом, — оставалось вопросом открытым. За три года до Нирнаэт удалось организовать альтернативу, и на этот раз все ее детали знал только он лично. Даже после ухода в папке для Ордиля оставил только односторонние выходы связи — не более.

— Так что? Расскажешь что интересное или от меня ждешь?

— Жду.

— Оправдываться, значит? — вздохнул Оценщик. — Так я не буду! Зачем? На веру не примешь, а что зря воздух сотрясать.

— Признайся тогда, — предложил Белег.

— Признаться… — Оценщик удрученно вздохнул, но тут же вздох с лица согнал и ответил чужим будто, металлическим голосом: — Признаться, что кишка тонка лично заглянуть? Ты же понимаешь: если бы мы сами надумали, никаких гномов бы не понадобилось. Не воры — за своим бы пришли. С главного входа.

— Ты сходил бы?

— Мое, Белег, дело маленькое — барахлишко перебирать да уши греть. А это история семейная. Кровная история.

Оба замолчали, разглядывая друг друга. Оценщик перестал качать ногой, оставив в покое сейф, и камень в руках уже не крутил; Белег тоже сидел недвижно.

— Нравится тебе такое оправдание? Другого все равно не будет. Так забирай или тогда уж с родственниками приходи, по-другому потолкуем… Да, а зачем раньше-то зайти собирался?

— Переговорить, — коротко ответил Белег.

— О чем?

— Не с тобой.

— Вот как. А с кем? С матушкой моей?

— До матушки плыть далековато.

Оценщик рассмеялся.

— Я тебе когда-нибудь про нее расскажу, может, даже вспомнишь… Ладно, и переговорить не со мной захотел … кто? ты лично?

— Для начала я.

Оценщик посерьезнел, выпрямился на столе, прикидывая что-то, взглянул в сторону.

— Интересно… Сейчас что хочешь?

— Того же.

— С какой целью? Нет, погоди, — Оценщик встрепенулся, вскинул руку, — правда. Ты что услышать хочешь? «Нет, это не мы»? Конкретно не мы трое? И толку? Честное слово тебе дать? Чесслово, не мы. Мамой клянусь. Я в тот день дома был.

— Клясться не надо, не к добру. Ты ответь, ответишь правильно — продолжим.

— Ну валяй.

— На связь кто-то выходил? С вами или напрямую, с «горкой»?

— Из твоих? Мы, сам знаешь, до разговоров не охотники… Преемник твой зимой еще помаячил пару раз, где было условлено, но что-то мне не захотелось с ним знакомиться. Чуткое место добро не дало, — Оценщик похлопал себя по ляжке, но смеяться не стал. — Прямее не скажешь?

— Сказал уже. Интерес возник поговорить. Нужно понять: искал ли кто возможности.

Оценщик спрыгнул со стола, рывком всунул руки в карманы. Задумался.

— Интерес… Впервые слышу. Значит, интерес был, да весь вышел… Протекло? У вас, стало быть, протекло или у нас? Нехорошо…

Белег молчал.

— Ладно, я тебя понял. Обмозгуем — завтра дам знать.

— Сегодня.

— Завтра. У меня тут, знаешь ли, нет прямой линии: «барышня, Амон-Эреб».

— Я знаю, что у тебя есть. Поэтому сегодня.

Оценщик недовольно поморщился, подчиняясь, поднял ладони.

— Умеешь ты уболтать! Сделаю, что смогу. По срочному тарифу и за свои. Жди. По улицам допоздна не шастай.

В лавке Турин, увидев их, сразу вскочил на ноги. Двое других поднялись следом.

— Значит, условились. Это я тебе возвращаю, — Оценщик полез за пазуху, достал «Карсид», вручил; из пригоршни ссыпал Белегу в карман патроны и оставил руку протянутой: — Ты мне тоже оставь, что принес, господин Коммивояжер. Так уж, для порядка.

Белег расстегнул на запястье ремешок.