Добрым словом и револьвером

Земля очень резко и непривычно, не как на планере, проваливается вниз. Я набираю высоту по четыре метра в секунду! Мотор восторженно ревёт, карабкаясь в синее небо. Да, великий инженер Горегляд прав – «Р-1» спокойно может тащить вдвое больший груз! А значит, на него можно и пулемет поставить, и, чем чёрт не шутит, противокорабельную торпеду подвесить! Конечно, не такую большую, которыми мы английский флот топили, но и вдвое меньшей вражескому крейсеру должно хватить! А против пехоты противника необходимо как-нибудь переделать ручные гранаты – чтобы их можно было не руками метать, а к крылу подвешивать и… Дергать за тросик!

Я представляю, что к цели с огромной высоты мчится десяток гранат! Да не маленьких ручных, а огромных, размером с артиллерийский снаряд морского орудия! Почти пятьдесят килограммов смерти в стальной оболочке!!! Ух ты!!! Хана вам, супостаты!!! Радостный смех сам рвётся из груди!

Набираю почти четыреста метров… Так, пора возвращаться из мира мечты в мир реальности! Про сбрасываемые с самолёта снаряды я потом с Александром Михайловичем поговорю…

Пятьсот метров, РУД[68] на себя, обороты на две трети, первый разворот, крен, скорость немного падает, выравниваюсь, глядя на «авиагоризонт», подрабатывая одновременно штурвалом и педалями. Картушка магнитного компаса, со смешным названием «бычий глаз», подрагивает, но исправно отмечает изменение курса. Отлично, самолёт умеет маневрировать! Причём гораздо резче и уверенней, чем планер.

А, ну-ка, ещё один разворот! Крен, падение скорости… И вот что-то новенькое: штурвал тянет вперёд! Но и такую реакцию предвидел гениальный инженер Горегляд: глядя на указатель скольжения, кручу ручку триммера. Нагрузка послушно исчезает! Знай наших!!!

От второго до третьего разворота аккуратно пробую змейку, чуть вверх, чуть вниз – машина слушается штурвала предельно точно! От наступившей эйфории, от дикого восторга, я, внезапно даже для самого себя, начинаю петь военную песню, сочинённую нашим великим императором:

Если завтра война, если враг нападёт,
Если тёмная сила нагрянет,
Как один человек, весь наш русский народ
За свободную Родину встанет!

На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!

И ведь как Его величество, сочиняя стихи, умудрился предвидеть, что мы сумеем покорить не только море и землю, но и небеса?!

Несколько раз пропев, а, вернее, проорав припев, я немного успокоился и огляделся. На траверсе уже открылся посадочный знак «Т». И хотя мне до зубовного скрежета хотелось сделать ещё один круг, но приказ графа Рукавишникова категоричен: один круг и посадка!

Выложенная на поле белыми полотнищами фигура осталась сзади под углом в сорок пять градусов… Пора! Третий разворот, убираю газ до минимального, самолёт медленно опускает нос. Планирую, постепенно теряя высоту, двигатель остывает, начинает пофыркивать – слегка прикрываю створки жалюзи.

Четвёртый разворот – мимо, но не сильно, доворачиваю. Кажется, что высоко иду, кошусь на указатель – так и есть, почти сто метров. Да, не рассчитал с непривычки, будет приличный перелёт – ещё прибираю газ, штурвал влево, правую педаль вперёд – скольжением сбрасываю лишних метров двадцать. Посадочный знак в середине левого бокового стекла – надо запомнить.

Высота тридцать метров, пора решать, посадка или на второй круг. Решаю садиться – приказ Александра Михайловича не имеет двойного толкования!

Штурвал от себя, подкрадываюсь к земле, иду почти горизонтально, до поверхности пара метров, убираю газ полностью, машину тянет вниз, штурвал толкаю вперед буквально на пару миллиметров… Толчок!!!

Слева мелькают полотнища посадочного знака. Ещё толчок! Потом привычная по рулёжкам вибрация… Опускаю нос… Всё, сел!!!

Жму на тормоз, почти остановился, на остатках инерции рулю к стоянке и, не докатившись до неё, останавливаюсь. РУД в ноль, мерный рокот двигателя смолкает. Конец полёта!

Со всех сторон ко мне бегут люди, открывают кабину, вытаскивают, и начинают подбрасывать с криками «Ура!». Чувствую, как рубашка под лётной курткой холодит тело – она промокла насквозь! Наконец меня опускают на землю, но продолжают старательно хлопать по плечам. Да так, что там скоро будет сплошной синяк!

– Смирно! – рявкает рядом офицерский бас.

Радостные техники мгновенно вытягиваются и замирают. Слава богу, а то если бы каждый из них сумел бы «дружески» меня хлопнуть, то я бы, скорее всего, и не выжил!

Мой спаситель от убийственных похлопываний граф Рукавишников неторопливо подходит по мгновенно образовавшемуся в толпе проходу и лихо бросает ладонь к фуражке.

– Докладывайте, мичман!

Я делаю два шага строевым, и тоже бросаю руку к виску: