Добрыня Никитич и Алеша Попович

Живет-то Добрынюшка с Настасьюшкой неделюшку, живет-то с Микулишной с месёц, и стал-то он, добрый молодец, от них срежатися во далече чистое поле. И стал-то он Настасьюшке своей наказывать: «Жди-ко меня, Настасья, три годы, дожидай меня, Микулишна, шесть годов, дожидай меня, Микулишна, девять лет, и дожидай меня, Микулишна, двенадцать лет. Двенадцать лет не буду, куды хошь пойди, хоть замуж уйди, только за молодого Алешу за Поповича не ходи, за моего за великого за недруга».

Потом-то он, добрый молодец, стал срежатися во далече чистое поле. И стал-то он с ними распрощатися, и стала его мать благославлять. — «Благослови ты меня, матушка родимая, чесна вдова Уфимья Александровна». — Стала наказывать: «Поедешь, мое дитятко, по зеленым лугам, и поедешь, мое родимое, по чистым полям, и поедешь ты, мое дитятко, по темным лесам, и поедешь ты, мое дитятко, по высоким горам, и приедешь ты, мое дитятко, к синю к морю. Захотись молодцу купатися, не сымай ты с себя шляпу грецкую и турецкую, изымут тебя жары летние петровские».

Так он приехал к синю-то морю и ра...[9] он купатися, а материно благословенье на ум-то и пало. Сколько он купался тут, плавал, первые струечки охотные, вторы-то струечки невольные, видит желты пески, охота до них доплыть, и доплыл, вышел на желты-то пески. Налетает на него змеишше огненное: «Ох, я тебя живого сожру живо!»

Добрынюшка шляпу с себя сдернул, желта песку нагреб и махнул в него. Потом змеишше растянулося, пропал. Потом он вышел назать на берег и поехал, куды ему надо.

Вот доходит двенадцать годов, как он уехал. Стали на Настасьюшке, стали свататься за его за молодого недруга за Алешу за Поповича. И все она не шла, они пушше ее огневали[10] — она пошла, просваталась. Опять у царя не пива варить и вина курить, все у него готово к свадьбе. Уехали они к венцу.

Он и явился, добрый молодец Добрыня Никитич. Не воротами он заезжал, и скакал его доброй конь через каменную стену. Привязывал своего добра коня ко дубовому столбу и к золотому кольцу. Потом-то встречат его матушка родимая, честна вдова Уфимья Александровна: «Не [в]сходило-то красно солнышко три годы, не [в]сходило-то красно солнышко шесть годов, не [в]сходило-то красно солнышко девять лет, не [в]сходило-то красно солнышко двенадцать лет, ноне красно солнышко воссияло у меня». — [В]от он в ноги к матери упал: «Здравствуй, моя родима матушка, чесна вдова Уфимья Александровна! Где же моя да молодая жена Настасья Микулишна?» — «Молода жена твоя у золота венца со твоим-то со великим с недругом со молодым Алешей Поповичем».

Потом он немного ...товал[11] дома. — «Где-то мои золоты ключи? Я пойду в свою золоту казну, я возьму-то свою да золоту гривну, возьму-то свои звончатые гусли. Я пойду-то ко Алешеньке на свадебку и [вз]веселю-то Алешенькину свадебку». — Мать-то ему отвечала: «Лихи у Алеши придворнички, лише того приворотнички, не пропустят-то тебя на свадебку». — «Я не денежкой пройду к нему да не копеечкой, а пройду да целой тысячей».

Приворотничкам давал по денюжке, а придверничкам давал по копеечке, котора-то копеечка во пятьсот рублей. Прошел-то он, добрый молодец, на свадебку, крест-то кладат по-писаному, поклон он ведет по-ученому и кланятся он на все четыре стороны, солнышко Владимиру на особ[ь] статью со его-то княгиней королеевной. Стали они его спрашивать: «Какой ты орды, отчины?» — «Я орды переславской, отчины хресьянской, я веселой скоморох».

Потом они посадили его на место. И стал-то он свои гусельцы натягивать, и стал-то он-то струночки натягивать, и стал-то он по струночкам поха... [похаживать?][12] и стал играть, да все наигрывать. Тут-то поезжана заслушались, молодые на него да загляделися. — «Вот тебе, молодец, три местица, куды хошь, садись».

Стал царю говорить: «Прикажи-ка мне всем по чаре подать».

Берет чару полтора ведра и опускат-то в нее золотой перстень, которым он со Настасьюшкой обручалися, и подносит-то Настасье Микулишне. — «Примай, Настасья, единой рукой, выпивай-ко ты, Микулишна, единым духом. Пить до дна, так видать добра, не пить-пивать до дна, так не видать добра».

Примает Настасьюшка единой рукой, и выпивает единым духом, и вынимает свой золот перстень, и надеват на правую ручку на мизинчик, которым с Добрыней обручалася. — «Хошь я, молодец, через стол скачу, хошь я к тебе кругом обойду». — «Не скачи через стол, не ломай княженецкий стол».

А друженька старой казак Илья Муромец был догадливой, отставляет скамеечку дубовую и пропушшат Настасью Микулишну. И берет-то ее за праву ручку, и ведет ее на улочку, и сам говорит таковы слова: «С весела Алеша женился, да не с кем спать. Не диво на Алешу Поповича, диво-то на солнышка Владимира с его-то княгиной коралеевной».

Потом-то он приводит к матушке ее. — «Матушка родима, честна вдова Уфимья Александровна, бить ли мне жену аль убить молоду?» — «Не бей жену, не убей молоду, дай три грозы три женские, как мужевья своих жен учат».

Тут-то он снимат со туга лука тетивочку, со Настасьюшки белую рубашечку, тут он ее и пообидел[13].

Стали потом жить да поживать.