Добудь Победу, солдат!

Только бы не уснуть, подумала Ольга, ложась на шинель, ведь обстрел мог кончиться в любую минуту, и командир будет недоволен, если она запоздает на НП. Он никогда не повышает голос, но если что-то не так, взгляд у него становится какой-то, нет, не злой, а отчужденный. По-моему, он никогда не говорит сразу, если злится, ждет, когда злость пройдет. Трет кулаком подбородок и молчит. И от этого еще хуже, лучше бы он кричал. Надо написать маме. Как прибыла в Сталинград, нет ни одной свободной минутки, чтобы написать письмо. Если есть минутка – падаю и засыпаю. Только б не уснуть. Сколько я уже здесь? Такое чувство, что я всегда была здесь, а там, в другой жизни, до Сталинграда, жила другая девочка. Всегда были бомбежки, перестрелки, и всегда кричали раненые. Сколько крови… Вранье, что на войне свистят пули, это у писателей свистит в голове. От пуль только фонтанчики в земле, а вот осколки жужжат. Только не как жуки, а жужжание металлическое, это слышно. Потому что они по краям зазубренные и горячие. Нет, конечно, этого я маме писать не буду. Не надо ей этого знать. Пусть думает, что я служу в госпитале, просто у меня сменился номер полевой почты. Мне, как всегда, повезло и ребята в группе отличные. По-моему, Чердынский ухаживает за мной. Подарил немецкий пистолет, маленький и ручка удобная. Смотрел и ждал, наверное, что я его поцелую в знак благодарности. Смешно. И Санька отличный парень, веселый и добрый. Они все заботятся обо мне, особенно Николай Парфенович. Кроме командира. Этот какой-то суровый, как будто кроме войны ничего нет, и педант. Но он часто улыбается, или мне так кажется. Ребята его уважают, и я тоже, но все-таки он слишком суровый. Но иногда он смотрит так, что у меня, почему то, начинает иголками покалывать кончики пальцев. Странно и непонятно, никогда такого не было. Когда он о чем-то задумается, трет кулаком подбородок. И когда мы разговариваем, он надвигает фуражку на лоб, а потом отводит взгляд. Мама, я напишу тебе сегодня, как только закончится последняя атака. Только б не уснуть… земля укачивает…

Бомбежка длилась уже десятый час и, казалось, конца ей не будет, но вскоре стало тише, потому что начало смеркаться и авиация ушла на отдых, но артиллерия еще продолжала бить. Чердынский присел к столу и Николай Парфеныч сказал:

– Это сколько же металлу расходуется зазря? Десятый час ведь долбит!

– Представляешь, Парфенон! – подхватил разговор Феликс. – Я о том же! А по всему фронту, от Северного моря до Черного! Десятки, даже сотни тысяч тонн! Я вот что думаю по этому поводу! Земля наша как крутится? С запада на восток, правильно! Ну, навстречу солнцу!

– Ну и что? Это каждому известно!

– Так вот! Немец как стреляет? Тоже с запада на восток! Скорость снаряда и сила взрыва! Сотни тысяч тонн одновременно! В том же направлении! Понимаешь, старик?

– Пока мне непонятно. Ну и что?

– А то, что от этого всего Земля быстрее вертится! Теперь понял? Значит, время идет быстрее, а значит, день становится короче!

– Так-то оно так! – сказал Николай Парфеныч, поглаживая усы. – Может, вертится и быстрее. А день стал длиннее! Такое мое мнение!

– Как это! Ты что-то не понял или я не понимаю?

– А так это, что раньше по семь-восемь атак отбивали, а теперь по десять, а то и двенадцать. Значит, день длиннее стал!

– Япо-онский архимандрит! – Чердынский вскочил, пораженный таким выводом. – Ну, Парфенон, да ты у нас мыслитель! Это же диалектика! Единство противоположностей! Ты где этому научился?

– Нигде я не учился. Слова у тебя все какие-то мудреные, нерусские. Ишь, тишина какая пришла! Ну, ребятки, разбирай оружие и пошли с богом!

* * *

Лейтенант Краус опустил бинокль и посмотрел на часы – через десять минут обстрел закончится и его рота пойдет в атаку. Это решающий день. Приказано покончить с “егерской группой Горохова”, и они сделают это. Песок и пыль, поднятые взрывами в воздух, не успевали опускаться, и над “Плацдарм-Горохов” стояла плотная завеса, словно землю укрыло гигантское, дымящееся одеяло. Майн гот! – подумал лейтенант – Что мы делаем? В этом аду никто не выживет!

– Думаю, там не осталось живых! – сказал он стоявшему рядом Хохенштауфу. – Нам некому будет противостоять!

– Если они не вырастут из земли! – усмехнулся майор. – Ты не передумал сам вести роту в атаку? Я бы не советовал этого делать!

– В атаку! – Краус рассмеялся. – Это будет прогулка! Легкая и приятная прогулка до русской реки Волги!

– Если это легкая прогулка, зачем же генерал Паулюс приказал начать наступление двумя дивизиями? И зачем здесь более ста танков? Русские вырастут из земли, мой друг, и ты сейчас увидишь это своими глазами.