Добыча

– Ты должен научиться у него играть на этой штуке. Нескольких песен будет достаточно. Большую часть времени ты должен посвятить изучению механики, чтобы уметь придумывать и собирать механизмы сам, без него.

Аббас пытается возразить, но Типу уже смотрит мимо него, в даль.

– Прямо сейчас в Европе создаются механизмы, способные делать такое, о чем мы даже не мечтали. Есть один механизм в виде турка, сидящего перед шахматной доской и способного выиграть у любого человеческого противника, бросившего ему вызов. Другой механизм, еще из прошлого века, – утка, которая может есть, переваривать и выделять отходы, в точности как утка из плоти! Но нас не должна охватить гордыня европейцев в шляпах, создающих вещи только для того, чтобы соперничать со Всевышним. Это ересь. Мне нужны механизмы, способные выполнять работу двадцати плотников, вышивальщиц, металлургов. С этими творениями мы будем не соперничать с Аллахом, а обогащать Его Царство промышленностью и торговлей, до тех пор, пока никто больше не осмелится захватить нас.

Типу останавливается, смотрит на воображаемую аудиторию, почесывает переносицу.

– Все еще работаю над концовкой. Еще не доработал.

– Я нашел ее очень захватывающей, Падишах.

– Молодец, – Типу отпускает Аббаса, слегка пошевелив пальцами. – Завтра продолжишь с Дю Лезом.

– Прости меня, Падишах, но… – Аббас колеблется. – Сахаб сказал, что не возьмет меня в ученики.

Меж бровей Типу ложится глубокая морщина.

– Но он дал мне слово.

– Падишах, может быть, он не так понял?

– Или солгал.

– Возможно, это я неправильно понял, Падишах.

– Ты мне лжешь?

Аббас застывает на месте.

– Нет, Падишах.

– Тогда иди с миром.

* * *

Пока Аббас в сопровождении стражника идет до апартаментов француза, он приходит к выводу, что Дю Леза там не будет. Тот уже на полпути в Мангалор или Пондишери, может быть, верхом на лошади, возможно, при поддержке одного из врагов Типу. Никто не может отказаться выполнять приказ Типу Султана и остаться в стране. Дю Лез уехал. Аббаса будут допрашивать. Или что похуже. Он думает о Хвадже Ирфане из своего сна – был ли это сон? – и у него сводит желудок.

Он стоит перед дверью в спальню Дю Леза. Не приоткрытой, как обычно, а закрытой. Au revoir, – сказал Дю Лез на вечеринке. Никогда раньше он не прощался по-французски, вместо этого говорил на каннада: до встречи.

Все указывает на окончательный отъезд.

Аббас стучит, ждет, снова стучит. Ответа нет. Он решается открыть дверь.

Дю Лез спит в своей постели. Он лежит на боку на одеяле, все еще в своем наряде, по всей видимости, слишком пьяный или измученный, чтобы переодеться в ночную рубашку. Его голова покоится на руке, одно колено подогнуто. Во сне он безмятежен, в уголке рта блестит слюна.

Аббас вздыхает с облегчением и в то же время недоуменно.

Поворачиваясь, чтобы уйти, он замечает в руках Дю Леза серебряный предмет. Он делает несколько шагов ближе – Дю Лез держит ложку.

Почему ложка?

Этот вопрос подводит его к другим:

Всегда ли кожа француза была такой бледной?

Его губы что, фиолетовые?

Не рвота ли это в уголке рта?

Дышит ли он?

Задавая себе последний вопрос, Аббас наклоняется к Дю Лезу и, вдыхая кислый запах, понимает, что нет.

Аббас отшатывается от кровати, натыкаясь на приставной столик. На столе лежит лист бумаги, придавленный чашкой с водой. На бумаге несколько строк, написанных по-французски. Аббас может прочитать только три последних слова, буквы которых совпадают с теми, что он вырезал на мехах.

L. Du Leze.

Записка.

Он ненавидит записки.

В глазах темнеет. Покалывает все тело, онемевшее от осознания. Ложка была не случайно – Дю Лез себя отравил.

Не задумываясь, Аббас берет чашку с приставного столика и выливает воду на лицо француза. Ничего. Он с размаха бьет его по щекам. Еще раз, ничего. Однажды он стал свидетелем, как при подобных обстоятельствах такие пощечины получил Душа, а когда это не помогло разбудить Душу, лежавшего замертво под навесом бетельной лавки, продавец бетеля – грузный парень, разъяренный тем, что Душа принес смерть на его порог, – встал на колени, уперся костяшками пальцев в грудь умирающего и начал совершать круговые движения кулаком. Как продавец бетеля догадался это сделать, для Аббаса осталось загадкой, но это сейчас и неважно, взобравшись на кровать, он делает то же самое, давя костяшками в грудь француза, нащупывая жизнь в легких, требуя, чтобы тело делало свою работу. Дю Лез не реагирует. Аббас выплескивает в кулак всю свою ярость, проклиная, и молясь, и извиняясь, и молотя костяшками до тех пор, пока ему не начинает казаться – только казаться – что он слышит слабый отголосок стона.

* * *

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Аббас.

Поморщившись, Дю Лез трогает грудь.

– Как будто в легких жидкое тесто.