Добыча

Еще одна правда: Аббас считает, что обучение идет медленно. Вся первая неделя была посвящена основам правильной рабочей позы. Стол должен быть высотой по грудь, пришлось специально построить себе такой. При работе нужно упираться предплечьями в столешницу.

– Выпрямись, – твердил Дю Лез, но годы сидения и работы на полу безвозвратно испортили его осанку.

Потом пошли месяцы обучения обычной чистке различных часов. Кто бы мог подумать, что чистка требует такой сосредоточенности? Отцепить пинцетом часовую и минутную стрелки, дисплей и циферблат. Выковыривать грязь из отверстий для драгоценных камней острой палочкой. Возиться с пластиной часов щеточкой, щетина которой тонка, как ресницы ребенка.

В обмен на комнату и питание в доме Дю Леза Аббас занимается доставкой, мелким ремонтом и помогает Деви, кухарке, в походах на рынок. Деви приводит его в восторг: бхаджаны без внятной мелодии, которые она напевает, ее спина, когда она пропалывает сорняки. Она смотрит на него украдкой, когда замечает, что он наблюдает за ней. Не оскорбленно, слегка заинтересованно. По словам Люсьена, она овдовела в шестнадцать лет и сбежала из дома, прежде чем ее успели поместить в ашрам. Аббас удивлен такому безрассудству и тому, как она прячет его в лесу своего молчания. Как давно она сбежала? Сколько ей сейчас лет? У нее упругая смуглая кожа женщины, которой может быть тридцать или пятьдесят, но он не находит в себе сил задать этот вопрос, даже после того, как они занимаются любовью в постели хозяина, пока Дю Лез отсутствует.

– Что случилось? – спрашивает она, когда он лежит рядом в тихой задумчивости. – Боишься, что попадешь в ад за то, что спал с такими, как я?

– Нет, – неуверенно отвечает он и поворачивается, чтобы обнять ее. Он проводит пальцем по синей вене на ее запястье, толстой, как стебель.

– Тебя ничего не пугает, да?

Она размышляет.

– Небеса меня пугают. Я там не знаю ни одной души.

Он никогда не встречал такой женщины, как она, женщины, которая отбрасывает все представления о застенчивости и стыде. Она верит, что всем телам нужна разрядка, что они с Аббасом просто обеспечивают эту разрядку друг другу. Они обеспечивают ее в кладовой. Они обеспечивают ее на кухне, на настиле, где она обычно спит. Они обеспечивают ее на крыше, где однажды ночью она издает стон, который заставляет собаку завыть в ответ. Они расстаются, смеясь, и вскоре он снова ее хочет.

* * *

Какое-то время Аббас наслаждается этой сладкой тайной жизнью, скрываясь от орлиного ока матери. Мать была занята организацией свадьбы Джунаида и Фарука с парой сестер, каждую из которых отец, торговец рисом из Сомнатхпура, наделил участком земли. Заработок Аббаса от механизма финансировал обе свадьбы, а также новый слой краски для дома, построенного из известняка и джаггери. Теперь стены сияют такой белизной, что Аббас с трудом узнает свой дом и довольно часто проходит мимо, высматривая пепельные глинобитные стены, которые он помнит.

После того, как свадебная суета улеглась, жизнь возвращается в привычный ритм дня и ночи, Деви и всего остального – пока однажды на пороге не появляется мужчина и, задыхаясь, не сообщает Аббасу, что произошел несчастный случай, нет времени объяснять, отец умирает.

У незнакомца у основания шеи цветет страшный нарост, и на мгновение Аббас замирает, но Дю Лез пихает его в спину и велит встать и идти домой – иди!

Утром отца лягнула в голову лошадь, потому что он стоял слишком близко к злой и норовистой кобыле, не привыкшей к визгу точильного камня. Случайные прохожие помогли ему подняться. Кажется, ему хватило сил дойти до дома, хотя и с трудом. Потом он лег на поддон и задремал, а когда проснулся, ног уже не чувствовал.

В последующие дни Аббас часами разминает ноги отца, слушая, как тот многократно описывает несчастный случай тихим и сбивчивым голосом. Но все разминания в мире не помогают восстановить ни его сознание, ни ноги. Его отец – тот, каким они его знали, – растворяется.

Мать Аббаса обращается к целителям, имамам и астрологам. Она спит рядом с мужем всю ночь, просыпаясь от бесконечных звуков, которые он теперь издает, от свиста и хрипов, будто он пытается дышать, несмотря на обломки, впившиеся в грудь. Днем она ходит в безмолвной ярости с красными глазами, едва слыша Аббаса, говорящего, что он должен вернуться на работу.

– Я не думал, что ты вернешься так скоро, – говорит Дю Лез, когда Аббас возвращается через неделю. Дю Лез сидит на веранде, на коленях у него раскрытая книга. – Как поживает твой отец?

Аббас кратко докладывает.

– Боже правый, – Дю Лез изучает его. – Почему бы тебе не провести дома еще неделю или две? Это вполне нормально. У меня есть Сукумаран, чтобы составить мне компанию.

– Сукумаран?

– Замена Деви.

– Деви уехала?

– Без предупреждения. Она просто перестала приходить. – Дю Лез понижает голос. – Я скучаю по ее жареной рыбе, но что поделаешь.

Позже, на кухне, Аббас сталкивается с Сукумаран, у которой обвисшая грудь и почти агрессивное стремление угодить. Кофе, спрашивает Сукумаран, или чай? Сок? Мятный лимонад? Огуречный? Что?