Добыча

– Из-за французской гостьи?

Рум не отвечает.

– Я слышал, она продает новую партию дребедени в коллекцию леди Селвин. Вы думаете, это правильно, мистер Рум? В такое время? Фермеры еле на ногах стоят после двух последних сезонов.

Рум чувствует, как внутри него закипает гнев, знакомый и необъяснимый, подавляемый большую часть времени. Не сегодня.

– Джон Тауншенд, – он делает шаг вперед, понижая голос. – Леди Селвин не нуждается ни в твоих советах, ни в тебе. Засим ты уволен.

– Потому что я осмелился задать простой вопрос?

– Нет, потому что ты пьяница.

Рум сразу сожалеет, что использовал это слово: пьяница несет совершенно другой смысл по сравнению со словом пьян; второе – это факт, первое – пощечина.

И его удивляет, что лицо Среднего Джона принимает скучающее выражение, будто обвинение не имеет для него никакого значения.

– Ну, по крайней мере, я порядочный человек, – говорит он и, склоняя голову на бок, добавляет: – По крайней мере, я не интриган, запустивший руку в кошелек леди Селвин.

Средний Джон делает шаг вперед и ждет: они оба знают, что ответ может быть только один.

* * *

В течение неизвестного ему промежутка времени – одиннадцать минут, если быть точным – Аббас стоит в прихожей, уставившись на витрину с деревянным жабо. Тем самым, покупку которого оплакивал лорд Селвин, спрашивая, зачем кому-то может быть нужно деревянное жабо. Нужность, по мнению Аббаса, не имеет значения. Он никогда не видел ничего подобного: такого тонкого плиссированного кружева как у настоящего жабо, такой изящной перфорации, такого воздушного накрахмаленного банта – и все из дерева. Дерева! Он осмеливается провести кончиком пальца по узору – возбуждение пронзает его до мозга костей.

Завороженный, он не слышит, как открывается входная дверь.

– О, – говорит Рум.

Аббас убирает руку.

– Привет.

Аббас ждет, что его отругают за прикосновение к искусству. Осознавая свое напряжение, он понимает, что Рум тоже напряжен, одна его рука крепко сжимает другую.

– Я вижу, ты познакомился с нашим деревянным жабо, – говорит Рум.

– Оно невероятно.

– Леди Селвин надевала его однажды, в шутку.

Рум кивает, собираясь уходить.

– Ну, наслаждайся…

– Мистер Рум, вы не знаете, каким инструментом пользовался резчик?

– Инструментом?

– Он не мог использовать молоток. Может быть, зубило? Или стамеска?

– Человек, который мог бы рассказать нам об этом, умер почти век назад. Гринлинг Гиббонс. Родился в тысяча шестьсот сорок восьмом году, умер в тысяча семьсот двадцать первом.

– Интересно, что это за дерево, такое мягкое и светлое…

– Я не помню, – отвечает Рум.

Аббас замечает, как странно Рум держит руку, прижимая ее к себе. Но Рум сразу перекладывает руки за спину.

– Липа, – говорит Рум. – Я вспомнил, жабо сделано из липы. Оно такое легкое, что дрожит, когда кто-то идет по лестнице. Смотри.

Рум торопливо поднимается по лестнице, и, действительно, жабо трепещет. Восхищенный Аббас почти кричит Руму: «Легкое, как настоящее кружево», – но понимает, что тот ушел.

3

Рум садится в кровати, испуганный и вспотевший, и с удивлением обнаруживает, что наступила ночь, за окном темно, но все-таки не так темно, как той ночью, которая ему снилась сейчас, – когда отец заставил его поклясться никогда не возвращаться домой…

Он проспал ужин, чего ни разу еще не случалось за все шесть лет службы.

Он морщится от боли в руке, костяшки пальцев стали чувствительны к прикосновениям. Что на него нашло? Бесчисленное количество раз его называли и так и этак, но он лишь улыбался и качал головой в ответ на оскорбления. Что же в этот раз заставило его сжать кулак и отправить Среднего Джона домой с кровоточащим носом? Рум протянул ему руку, чтобы помочь подняться, но Средний Джон лишь сплюнул в гравий и, пошатываясь, пошел прочь, бормоча что-то про последствия.

Это сейчас и беспокоит Рума.

Средний Джон относится к более низкому классу, но раса – главный критерий в рейтинге. Здесь, в этой стране, смуглый человек – никто, даже если он сын Беднура, этой жемчужины городов, спрятанной так глубоко в лесу, что ей долгие годы удавалось скрываться от глаз завоевателей, этого королевства изящных домов и мощеных дорожек, литейных мастерских, где ковали мечи из самой легкой и прочной стали, этого царства, богатого сандалом и специями и охраняемого фортом Шиваппа Наяка, к воротам которого вела такая длинная лестница, что подъем по ней был сродни восхождению на небо.

Город, который он больше не может увидеть в своем сознании, не получается. Даже дом – просто розоватое пятно.

Он опускает голову на руки. Его желудок урчит, но ему нужна не еда. Ему нужна она.

Опираясь ладонью о стену, он вслепую пробирается к ее двери и прислушивается, прежде чем открыть. Она спит. Он заползает в постель и ложится рядом. Мягкий матрас будто обнимает его.

Она вздрагивает, поворачиваясь к нему.

– Рум?

– Да. Это я.

Ее голос сонный и невнятный.

– Где ты был во время ужина?

– Простите меня, я… Я был занят вопросами поместья.

– Не страшно. Жанна составила мне компанию.

Рум молчит. Жанна? Когда она стала Жанной?