Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть

В конце декабря Никсон направил шаху весьма эмоциональное личное послание. Подчеркивая «дестабилизирующие последствия» повышения цены и «катастрофические проблемы», которые оно создаст в мировой экономике, он просил пересмотреть решение. «Такое резкое повышение цены крайне безосновательно в то время, когда поставки нефти искусственно ограничены», — писал президент. Ответ шаха был краток и категоричен: «Мы понимаем значение этого источника энергии для процветания и стабильности мировой экономики. Но мы также знаем, что через 30 лет этот источник богатства, возможно, перестанет для нас существовать».

Теперь шах выступал уже в новой роли: он принял позу благодетеля, рассуждавшего на темы мировой экономики. «Ведь нефть — это фактически благородный продукт, — заявил он. — Мы, не задумываясь, сжигали ее для обогрева домов или даже получения электроэнергии, когда это столь легко может делать уголь. Зачем изничтожать этот благородный продукт в ближайшие, скажем, 30 лет, когда в недрах земли остаются невостребованными триллионы тонн угля». Шах был склонен выступать и с морализаторских позиций по отношению к мировой цивилизации. У него было что посоветовать промышленно развитым странам: «Им придется понять, что эра их замечательного прогресса и даже еще более замечательных доходов и богатства, основанных на дешевой нефти, закончилась. Им придется искать новые источники энергии и в конечном счете затянуть пояса. В конце концов, всем этим детям богатых семейств, которые едят досыта за завтраком, обедом и ужином, имеют свои машины и ведут себя почти как террористы, бросая бомбы там и сям, придется пересмотреть эти стороны жизни передового индустриального мира. И им придется усердно работать. ...Вашим юношам и девушкам, которые получают баснословные деньги от своих отцов, придется подумать и о том, что они должны как-то зарабатывать себе на жизнь». Этот высокий пафос в период острейшего дефицита и скачка цен дорого обойдется шаху через несколько лет, когда ему отчаянно понадобятся друзья6. НАПРЯЖЕННОСТЬ МЕЖДУ СОЮЗНИКАМИ

Эмбарго было прежде всего политическим актом, в котором использовались преимущества экономической ситуации, и оно вызвало политический отклик на трех взаимосвязанных фронтах: между Израилем и его арабскими соседями, между Америкой и ее союзниками, между промышленно развитыми странами, в частности США, и арабскими экспортерами нефти.

На первом фронте в центре водоворота политических событий стоял Киссинджер. Он стремился воспользоваться преимуществами новой реальности, созданной войной: Израиль в значительной степени утратил уверенность в своих силах, в то время как арабы, особенно Египет, отчасти ее вернули. Показателем его неустанной, напряженной и виртуозной деятельности стала «челночная дипломатия». На этом пути было несколько поворотных пунктов, в том числе египетско-израильское соглашение о разъединении в середине января 1974 г. и, наконец, сирийско-израильское соглашение о разъединении в конце мая. И хотя переговоры шли трудно и долго, они заложили основу для заключения более широкого соглашения четыре года спустя. На протяжении этого периода у Киссинджера был особый партнер, Анвар Садат, преследовавший собственные цели. Садат начал войну, чтобы в первую очередь осуществить политические перемены. В послевоенных условиях шансы осуществить их при сотрудничестве с американцами возрастали, поскольку, как публично заявил Садат, «в этой игре у американцев 99% карт». Конечно, Садат был политиком, учитывавшим настрой своей аудитории. В частной беседе он признал, что «по сути дела у американцев всего 60% карт, но 99% производят большее впечатление». Для достижения его целей даже 60% были более чем достаточной причиной склоняться в сторону Соединенных Штатов. После встречи в Каире менее чем через месяц после окончания войны у Киссинджера не осталось никаких сомнений в том, что Садат, осуществив задуманное, был готов начать мирный процесс и, даже сильно рискуя, изменение психологии Ближнего Востока.

Что касается лагеря западных союзников, то нефтяное эмбарго углубило расхождения, самые серьезные со времени Второй мировой войны, и уж, конечно, после Суэцкого кризиса в 1956 г. До войны Судного Дня отношения уже были в какой-то степени напряженными. Но с введением эмбарго европейские союзники во главе с Францией поторопились отмежеваться от политики США и занять более приемлемую для арабов позицию, причем этот процесс ускорило посещение европейских столиц Ямани вместе с его алжирским коллегой. В каждой столице оба министра настойчиво убеждали европейцев выступить против США и их ближневосточной политики. Ямани при этом пускал в ход все излюбленные средства убеждения. «Мы крайне сожалеем, — произносил он извиняющимся тоном, — что сокращение арабской нефтедобычи принесло Европе такие неудобства». Однако не оставалось никаких сомнений в том, чего он хотел от европейцев.