Потеряв чувство реальности в результате огромного притока нефтедолларов, шах оказался полностью во власти своих амбиций и проектов. Он также стал неукоснительно придерживаться всех атрибутов имперской власти. Кто мог осмелиться не согласиться с шахом, предостеречь, принести плохую весть?! Что касается критики по поводу повышения цен, шах был настроен скептически и не придавал ей особого значения. Инфляция на Западе оправдывает дальнейшее повышение цен на нефть, говорил он, сбрасывая со счетов то, что более высокие нефтяные цены сами по себе могут поддерживать инфляцию. «Прошли времена, когда крупным индустриальным странам могла безнаказанно сходить с рук тактика политического и экономического давления, — объяснял он послу Соединенных Штатов. — Я хочу, чтобы вы знали, что шах не уступит перед иностранным давлением в вопросе о ценах на нефть». Кроме того, ограниченные нефтяные запасы Ирана, в сравнении с его соседями, говорили о необходимости установления более высоких цен, причем сейчас, а не потом. Поскольку, когда наступит это «потом», они могут уже истощиться. Наконец, существовала еще и гордость шаха. Теперь все прошлые унижения могли быть похоронены, все прежние насмешки и обиды возвращены. «Кое-кто считал, а кто-то, возможно, считает и сейчас, что я — игрушка в американских руках, — сказал в 1975 г. шах. — С какой стати мне соглашаться на такую роль? У нас есть необходимая мощь, которая сделает нас еще сильнее, так что зачем нам довольствоваться ролью орудия в чьих-то руках?»
Однако настойчивость шаха в повышении цен привела к столкновению с его соседями по ту сторону залива. Саудовская Аравия не одобрила повышения цен в декабре 1973 г., считая, что оно слишком велико и тем самым угрожает ее экономическому положению. Саудовцев также тревожила возможная потеря контроля в ОПЕК и в принятии основных решений в ценовой политике, что было крайне важно для существования королевства и его будущего. К тому же дальнейшее повышение цен на нефть стимулировало повторение циклов экономического спада и инфляции, и это, естественно, было не в их интересах. Обладая огромными запасами нефти, саудовцы, в отличие от Ирана, занимали решающие позиции на долгосрочных рынках нефти и опасались, что постоянные повышения цен приведут к переходу от нефти к традиционным и альтернативным энергоносителям, а это сократит их рынок и таким образом уменьшит значение их ресурсов.
Помимо этих соображений были и другие основания для тревоги. Саудовская Аравия — страна с большой территорией, но с небольшим населением, немногим больше, чем, например, географически крохотный Гонконг. Быстрый рост нефтяных доходов, ослабляя традиционные связи, обеспечивавшие целостность королевства, мог создать социальную и политическую напряженность, а также определенную угрозу в будущем. Не хотели саудовцы и того, чтобы высокие цены нарушали, осложняли или даже сводили на нет достижение их целей в условиях арабо-израильского конфликта. Они также опасались, что повышение цен приведет к политической нестабильности как в индустриальном, так и в развивающемся мире, и в свое время волна ее дойдет и до них. Экономические трудности Европы середины 1970-х гг. открыли дверь в правительство коммунистам, в частности в Италии, и перспектива их прихода к власти на Средиземноморском побережье Европы глубоко тревожила саудовское правительство, опасавшееся планов Советского Союза усилить свое влияние на Ближнем Востоке.
В Эр-Рияде была и еще одна причина для тревоги — Иран. Саудовцы были убеждены, что шах полностью находится во власти своих амбиций и недальновидно требует повышения цен. Дальнейшие скачки цен только увеличат доходы и власть Ирана, что позволит ему покупать еще больше оружия, изменив, таким образом, стратегический баланс сил и способствуя претензиям шаха на гегемонию в регионе Персидского залива. Почему, удивлялись саудовцы, американцы так носятся с шахом? В августе 1975 г. посол США в Эр-Рияде сообщил в Вашингтон о словах Ямани, что «ему и другим саудовцам становится тошно от разговоров о вечной дружбе между Ираном и Соединенными Штатами. Им хорошо известно, что шах страдает манией величия и что он крайне неуравновешен психически. И если мы не видим этого, значит, с нашей наблюдательностью явно не все в порядке». Слова Ямани прозвучали как предупреждение: «В случае ухода шаха со сцены мы получим в Тегеране воинствующий антиамериканский режим».