Нефть оказалась даром свыше. Даром свыше был и скачок цен в 1973 г., благодаря которому нефть приобретала еще большую ценность. Лопес Портильо решил использовать новые открытия как главный фактор в своей экономической стратегии. Он назначил главой Pemex старого друга Хорхе Диаса Серрано. В отличие от своего предшественника, инженера-мостостроителя, Диас Серрано хорошо знал нефтяную промышленность. Он стал миллионером, предоставляя услуги нефтяной отрасли, и сразу же оценил возможности, которые открывали новые месторождения. Нефть должна была дать Мексике так необходимую ей иностранную валюту, ослабить влияние дефицита платежного баланса на экономический рост, стать гарантом при получении иностранных займов и поставить Мексику в центр новой мировой экономики. Короче говоря, нефть должна была стать локомотивом возобновлявшегося роста.
Президент Лопес Портильо, однако, предостерегал: «Способность страны переваривать деньги подобна возможностям системы пищеварения человека. Вы не съедите больше, чем сможете переварить, иначе станет плохо. То же и в экономике». Но действия Лопеса Портильо говорили лучше его слов и расставляли совершенно другие акценты. Инвестиции, большей частью из-за границы, рекой полились в промышленность. Нефтеразведка и разработка месторождений велись быстрейшими темпами, распространялись официально санкционированные слухи о все более и более огромных нефтяных запасах. Ежедневная нефтедобыча росла головокружительными темпами, даже опережая план. С 500 тыс. баррелей в 1972 г. она поднялась до 830 тыс. баррелей в 1976 г. и 1,9 млн баррелей в 1980 г. — увеличившись в четыре раза почти за десятилетие.
И если вплоть до конца 1976 г. Мексика была страной, которую избегали иностранные кредиторы, то теперь она стала одним из наиболее активных получателей займов. «Почему банкиры вдруг полюбили Мексику?» — гласил заголовок одной из статей в
Многие столетия Северное море принадлежало рыбакам. В Средние века здесь ловили сельдь, что было главным бизнесом для Северной Европы, а в более поздние времена — морского окуня и треску. Но к середине 1970-х гг. на морской глади с вертолета можно было увидеть новую породу «моряков»: плавучие буровые установки, вспомогательные суда, платформы, баржи-трубоукладчики — сначала их было совсем немного, а затем они появились в таком количестве, что временами закрывали почти все водное пространство. Здесь, в поделенных между Норвегией и Великобританией водах Северного моря, начиналась самая крупная игра, в которую вкладывались невиданные ранее инвестиции и силы. Остаться в стороне не могла позволить себе ни одна нефтяная компания. Вовлекались в нее и новые игроки — от промышленных компаний до степенных эдинбургских инвестиционных трастов и даже газетного магната лорда Томсона, владевшего лондонской
На побережье еще с 1920-х гг. предприниматели Западной Европы начали бурить скважины, надеясь на удачу. Результаты были неутешительными, и общая добыча здесь никогда не превышала 250 000 баррелей в день. Новый толчок к поискам надежных источников нефти и газа в Европе дал Суэцкий кризис 1956 г. И в 1959 г. в голландской провинции Гронинген Shell и Esso открыли огромное газовое месторождение, самое большое из всех известных, исключая СССР. Исходя из предположения, что в геологическом строении Северного моря и Голландии присутствуют схожие черты, компании начали разведку в прибрежных водах. В 1965 г., в тот самый год, когда Великобритания и Норвегия, закрепляя за собой право на разведку нефти, официально разделили точно посередине акваторию Северного моря, в его относительно мелководной части были открыты огромные месторождения газа, и для их разработки были поставлены довольно примитивные по современным стандартам платформы. Некоторые компании продолжали вести разведку нефти, но в лучшем случае с умеренным интересом и без большого рвения.