Добыть Тарковского

Вожак сипел. Ему было сложно говорить.

— Не надо... Простите.

— Бог простит.

Я снял кастет и взорвался с двух рук. Раз-два-три-четыре-пять. «Харли-Дэвидсон», Памирский тракт, ёбаная «Икея». Пошли вы нахуй, суки проклятые! Вот так вот, Мануэль! Только так! Завтра снова пойду. «Шакалы» на каждом углу. Силуэты в подворотнях. Бритые черепа. Огоньки между губ. Спортивные костюмы. Гоготок. А если мусора? Ну и пусть. Уйду в федеральный розыск. Если вдуматься, федеральный подальше Памирского тракта будет.

Домой я вернулся в отличном настроении. Тома спросила: «И где ты был? Я проснулась, а тебя нет. Мы с малышом волновались». Тома погладила свой арбузный живот. Она у меня на восьмом месяце. Мальчика ждем. Или девочку. Мне все равно. За сигаретами, говорю, вышел. Не спалось, знакомых встретил, разговорились. А сам быстренько сполоснулся от крови и в постельку. Тому за пузико обнимать.

Дворник Вадим Яблукайте

Вадим Яблукайте попал в трудное положение посреди радости. С одной стороны — он недавно откинулся, с другой — его никуда не брали на работу. Вадим отсидел за убийство, которое произошло так: бар, драка, двойка в «бороду», висок, барная стойка. Парню было девятнадцать. Дальше — по накатанной. Паршивый адвокат, арапистый прокурор. Как итог: восемь лет строгого режима в Чусовской колонии. В зоне Вадим жил авторитетным мужиком и думал освободиться по УДО. На четвертом году в зону заехал вор в законе. Раскачал бунт. Про УДО пришлось забыть. Отбыв от звонка до звонка, Вадим получил «волчий» билет и вернулся в Пермь. Родители к тому времени развелись. Мать вышла замуж и уехала в Питер. Отец пил. Вадима встретил кент по учаге, которого так и звали — Кент.

Жить с отцом Вадим не смог. Снял за четыре тысячи комнатку в общаге (Кент ему червонец подогнал на освобождение). Пошел наниматься на завод. Трудовой нет, опыта нет, «волчий» билет. Не взяли. Потом было много разных попыток — продавец-консультант, экспедитор, грузчик в «Баумол». Всё — «в молоко». Наконец Вадим устроился дворником в автомобильный салон «Сузуки». Его туда запросто взяли, едва глянув на непьющее лицо. Салон находился тут же, на Пролетарке, неподалеку от автобусной остановки. Напротив салона, через дорогу, стоял коттеджный поселок. Поселок граничил с президентской дачей, куда однажды приехал Борис Ельцин. Вадим наблюдал кортеж с киоска. Ему было девять лет. Тогда вообще вся Пролетарка вдоль дороги собралась. Все ждали, что Борис Ельцин выйдет из машины или хотя бы опустит стекло. Но он просто проехал мимо и скрылся в лесу. Вдоль дороги Пролетарка два раза собиралась. Второй раз — когда хоронили шансонье Сергея Наговицына.

Рабочий день Вадима начинался в шесть утра. Он приходил в салон и первым делом выбрасывал пакеты с мусором. Потом шел выскребать урны. Урн было три, и каждую полагалось вычистить. Когда-то они наклонялись, но теперь заржавели, и Вадиму приходилось вставать на колени и выскребать мусор руками. Он устроился дворником в декабре, когда вокруг набирала ход предновогодняя суета. Очистив урны, Вадим брал лопату, лом и скребок. Вначале он долбил тротуар. Это была самая тяжелая часть работы. Тротуар растянулся вдоль салона метров на двадцать и очень охотно леденел. Закончив с тротуаром, Вадим шел грести снег — прямоугольник тридцать на двадцать метров и парковку с другой стороны салона. В снегопад Вадим выбивался из сил и мог проработать часов до трех. Когда погода была хорошая, он уходил домой в девять. Платили Вадиму десять тысяч рублей в месяц. Конечно, он искал вторую работу, но пока не нашел.