Добывайки на реке

— А что, — сказала Арриэтта, — если нам забраться по трубе, — здесь, внутри, — на крышу?

— А дальше что? — спросил Под.

— Не знаю, — сказала Арриэтта.

— Там мы и останемся, — сказал Под.

— Да, там мы и останемся, — подтвердила Хомили жалобно, — даже если сможем туда забраться, в чем я сомневаюсь.

Несколько минут все молчали, затем Под хмуро сказал:

— Что ж, Хомили, нам не остается ничего другого…

— Кроме чего? — спросила Хомили, встревоженно поднимая лицо; освещенное снизу, оно выглядело особенно худым; там и сям темнели пятна от золы.

Арриэтта, догадываясь, что он скажет, крепче обхватила колени руками и уставилась на совок, лежавший наискосок от нее.

— Кроме того, чтоб смирить свою гордость, — сказал Под.

— Что ты имеешь в виду? — еле слышно спросила Хомили, хотя она прекрасно это знала.

— Нам придется пойти к Люпи и Хендрири и прямо, без обиняков попросить у них разрешения остаться.

Хомили сжала худое лицо худыми ладонями и молча посмотрела на Пода.

— Ради девочки… — мягко проговорил Под.

Печальные глаза повернулись, как на шарнирах, к Арриэтте и снова уставились на Пода.

— Несколько сухих горошин — вот все, что мы у них попросим, — еще мягче продолжал Под, — Только несколько глотков воды и несколько сухих горошин…

Хомили продолжала молчать.

— И мы скажем, чтобы они оставили себе нашу мебель, — предложил Под.

Только тут Хомили вышла из оцепенения.

— Она и так достанется им, — хрипло сказала она.

— Ну, так как? — спросил, помолчав Под, вглядываясь ей в лицо.

Хомили с загнанным видом оглянулась вокруг, посмотрела наверх, в дымоход, взглянула на золу у себя под ногами. Наконец она кивнула головой.

— Пойдем тогда сразу, — уныло предложила она, — пока они не кончили ужинать, и покончим с этим.

— Не возражаю, — сказал Под.

Он поднялся на ноги и протянул руку Хомили.

— Двинулись, старушка, — ласково сказал он.

Хомили немедленно поднялась, и Под, подхватив ее под локоть, обернулся к Арриэтте. Стоя рядом с женой, он вытянулся во весь свой рост.

— Есть два вида мужества, которые я знаю, — сказал он, — а возможно, их и больше, но сколько бы их ни было, твоя мать обладает всеми. Запиши это в своем дневнике, дочка…

Но Арриэтта не смотрела на него, побелев как мел, она уставилась в темный угол между дровяным ларем и дверью в прачечную в глубине комнаты.

— Там что-то двигается, — шепнула она.

Под обернулся и взглянул туда, куда были устремлены ее глаза.

— Какое оно? — резко спросил он.

— Мохнатое…

Все замерли на месте. Затем Хомили с криком ринулась вперед. С удивлением и страхом они смотрели, как она неуклюже слезает с очага и бежит, раскинув руки к дровяному ларю. Казалось, она смеется… или плачет… дыханье с трудом вырывалось у нее из груди.

— Милый мальчик, — всхлипывая, приговаривала она, — славный мальчик… Благослови тебя Господь!

— Спиллер! — радостно завопила Арриэтта.

Она тоже спрыгнула на пол, вместе с Хомили вытащила его из темноты и потянула его за собой на очаг; яркое пламя свечей осветило его кротовый костюм, сильно поношенный, слегка порванный, с коротковатыми штанинами. Босые ноги мальчика лоснились от грязи. Казалось, он подрос и раздался в плечах. Но волосы его были так же взлохмачены и торчали во все стороны, а заостренное лицо было таким же загорелым, как раньше. Они и не подумали спрашивать его, откуда он явился, им было достаточно того, что он здесь. Арриэтте казалось, что Спиллер всегда возникает из воздуха и так же быстро растворяется в нем.

— Ой, Спиллер, — всхлипнула Хомили (а ведь Арриэтта считала, что мать не очень жалует его). — В самый последний момент, самый последний-препоследний момент!

И она села на конец головешки — отчего другой конец подпрыгнул, подняв тучу золы, — и разразилась счастливыми слезами.

— Приятно видеть тебя, Спиллер, — сказал Под, улыбаясь и осматривая его с головы до ног. — Пришел за летним платьем?

Спиллер кивнул; его блестящие глаза обшаривали комнату. Ничто не ускользнуло от его внимания: ни узлы, притороченные к шляпной булавке, ни отодвинутый от стены дровяной ларь, ни отсутствие привычных вещей и перестановка мебели, говорящие об отъезде хозяев. Но он ничего не сказал: сельские жители, вроде Спиллера и Пода, не торопятся с расспросами; даже если их что-нибудь удивляет, они помнят о хороших манерах и ожидают подходящего момента для объяснений.

— Я случайно знаю, что оно не готово, — продолжал Под. — Куртку-то она сделала, но вот штанины еще не сшиты вместе.

Спиллер снова кивнул и поискал глазами Арриэтту, которая, устыдившись своей радостной вспышки, сконфуженно спряталась за совок.

— Да, — наконец сказал Под, озираясь вокруг, словно только сейчас осознал, насколько странно выглядит все вокруг, — как видишь, мы попали в беду…

— Переезжаете? — небрежно спросил Спиллер.

— В некотором роде, — сказал Под. И в то время как Хомили вытирала передником глаза и подкалывала волосы, он в нескольких неуклюжих словах обрисовал Спиллеру их положение. Спиллер слушал, подняв одну бровь, и рот его насмешливо кривился. Любимое выражение Спиллера, вспомнила Арриэтта, — о чем бы ему ни рассказывали.