Дочь бакенщика

Мальчик ушел. Старик повертел перед глазами саблю, осторожно провел по ее лезвию пальцами и, сдвинув на затылок тюбетейку, слегка коснулся саблей своих волос, ставших от частой, видимо, пробы совсем неровными. Когда в корытце с водой под точильным камнем упало несколько седых волосков, дед Юлдаш весь засиял, будто помолодел, и, ухмыляясь, протянул саблю Зухрэ.

— На, дочка, готова железка!

Вдруг Ильсеяр вспомнила, как она поджидала в кустах на берегу Белой кузнеца Гаяза и передала ему таинственные слова отца: «Остуди железки землей». Не об этих ли железках шла тогда речь? Уверенная в правильности своей догадки Ильсеяр проследила глазами за Зухрэ, которая, взяв саблю в обе руки, пошла в темный угол за печкой, и, как бы между прочим, сказала:

— Не лучше ли студить железки землей, поглубже их закапывать?

Старый кузнец внимательно посмотрел на Ильсеяр и, улыбнувшись, ответил:

— Было время, глубоко закапывали, а нынче нельзя. Надо, чтобы поближе были, на всякий случай.

Он взял с пола длинный брусок железа и, бросив его на угли, стал раздувать мехи. Уже погасшие было угли, вспыхнув, засверкали искрами.

— Та-ак, — протянул дед Юлдаш, — стало быть, ты издалека к нам пришла?

— Издалека, дедушка.

— Та-ак, — протянул еще раз старик и перевернул накалившийся с одного боку брусок.

Зухрэ вышла из-за печки и подложила в горн углей. Затем по знаку деда Юлдаша выхватила клещами из огня раскаленный брусок и положила на наковальню. Старик взял тяжелый кузнечный молот и стал мерными ударами бить по бруску.

В это время в кузницу влетел Габдулхак и сообщил, что какой-то солдат ведет коней на водопой. Старик плюнул с досады. Отбросив поднятый для удара молот, он взял из рук Зухрэ сплющенное железо и сунул его в мокрый песок, потом, ворча себе под нос, бросил на угли серп с поломанными зубьями и стал неторопливо раздувать мехи.

— Прикуривать заходят сюда… — объяснила Зухрэ.

Однако солдат не показывался. Вскоре опять прибежал Габдулхак и, сказав, что солдат уже напоил коней и поднимается к деревне, вышел из кузницы.

— Такие вот дела, дочка. Кому как, а нам эдак, — вздохнул дед Юлдаш, вытаскивая из песка железо.

Ильсеяр, которая с любопытством следила за суетой в кузнице, сочувственно покачала головой и обратилась к Зухрэ:

— А как же Гаяз-абы?

Занятая работой Зухрэ даже забыла о деле Ильсеяр.

— Он, миленькая, не вернется до завтрашнего вечера, — промолвила она смущенно.

Ильсеяр с опаской взглянула на старика. Но Зухрэ знаком дала ей понять, что его можно не бояться. Тогда Ильсеяр вынула из-за пазухи свернутые листовки и протянула им.

— Спрячьте, пожалуйста, вот это получше. Как Гаяз-абы вернется, сразу ему передайте…

Старик и девушка ошеломленно смотрели на Ильсеяр, потом оба как-то сразу потянулись за свертком.

— Пожалуйста, Зухрэ-апа.

— Не сомневайся, милая.

Это было сказано так твердо, что Ильсеяр успокоилась.

А старик все еще был в каком-то недоумении. Он уже видел в Ильсеяр не ребенка, а человека, который совершал важные дела. Его руки, которые были тверды даже когда он тайком ковал сабли для отряда красных, сейчас дрожали от волнения.

— Поди, дочка, спрячь, — сказал он Зухрэ.

Зухрэ понесла бумаги за печку, где прятала сабли. Долго возилась там, потом вышла к Ильсеяр. Та поднялась ей навстречу.

— Я пошла, Зухрэ-апа.

Ее пытались уговорить остаться ночевать, но Ильсеяр не согласилась.

— Погоди, хоть чайку попьешь, — сказала ей Зухрэ.

На раскаленных углях шумел большой жестяной чай-ник, а с полки заманчиво выглядывало полкаравая пышного, ноздреватого хлеба. Только Ильсеяр не стала задерживаться, взяла в руки лапти и, попрощавшись, пошла к двери.

— Я провожу тебя. Есть у тебя деньги на лодку?

Ильсеяр покачала головой. Зухрэ достала с полки яичко.

— На. Дашь лодочнику.

А старик, подумав немного, протянул ей ведро.

— Ежели на дороге солдат или кто остановит, скажешь, что ведро приносила чинить. Держи!

«Ой, какой хитрый дед», — подумала Ильсеяр. А как вышли за дверь, сказала об этом и Зухрэ.

— Он такой, — подтвердила Зухрэ.— Это отец Гаяза-абы. Сабли для красных кует. С ума прямо сходит на этом деле. Кузница ведь у них с сыном в деревне была. Спалили ее и перешли вот сюда.

— Сами спалили?

— Ну да. Уж очень на виду она была.

Ильсеяр восхищенно сказала:

— Ох, какой хитрый.

— У него и прозвище — лиса, — рассмеялась Зухрэ, собираясь рассказать Ильсеяр историю прозвища деда Юлдаша, но вдруг остановилась и, поцеловав Ильсеяр, побежала обратно.

— Ой, заругает. Железо-то небось уже накалилось. До свидания, милая…

Луна скрылась за сгрудившимися на горизонте облаками. Сразу стало темнее, и Ильсеяр заторопилась к переправе.

Глава 9 Актуш и Фатима

Радости Ильсеяр не было границ. Она сразу, как увидела, хотела позвать их. Но… уж очень уютно они лежали. Окликнешь — вскочат тут же. И она молча, издали любовалась ими. Вон Актуш растянулся во всю длину возле порога будки, а Фатима уткнулась мордочкой ему в бок и безмятежно спит.