Дочь человечья, или Это я, Ольга (СИ)

Надо сказать, что я приехала из Свердловска уже сложившейся певицей и готовым автором. У меня уже были собственные песни - наивные, красивые. В Москве вышла на рок-кабаре Алексея Дидурова. Леша был неотразимым человеком с искристыми глазами, романтиком, борцом. Он создал такой "лягушатник" для начинающих гениев, и это был настоящий подвиг с его стороны. Туда почти каждому можно было прийти с гитарой или со стихами, выступить перед такими же непризнанными бедолагами, выслушать их мнение. На раннем этапе это порой единственная возможность авторам вообще выйти к людям. Такой детский сад для талантов, нищий и гонимый изо всех помещений. Дидуров поддерживал словом и делом, давал первую литературную и человеческую оценку, выводил хоть на маленькую, но сцену. Многие потом стали известными. Для существования этого всего надо было беспрерывно сражаться с властями за выживание своего детища, находить помещение, аппаратуру, привлекать помощников, которые будут за спасибо делать звук и администрировать происходящее...

В Москве я поступила в Российскую академию музыки имени Гнесиных, тогда еще она называлась музыкально-педагогическим институтом имени Гнесиных. Ну, в общем, скорее для статуса я поступила в институт, на эстрадный вокал, чтоб было понятно, по крайней мере, моим родителям, чем я тут занимаюсь. Четыре года там училась заочно. Прошло огромное количество времени до тех пор, пока я смогла успокоить своих родителей корочкой о высшем образовании. И тут моим педагогом стал Лев Валерьянович Лещенко. Я раньше к нему не испытывала каких-либо горячих чувств, но, познакомившись с ним, очень его полюбила. Это очень интересный, очень хороший и очень умный человек. Кстати, он помог "Ковчегу" выпустить альбом "Батакакумба". Конкретно взял и поддержал нас. И, благодаря ему, это дело состоялось, поскольку не секрет, что для андеграундных музыкантов "каждый шаг через больно", и каждый шаг дается с неимоверными усилиями: собирание денег, отыскивание студии и так далее. Концертами не заработаешь на студию никогда в жизни, и выпуском диска андеграундного никогда в жизни не возвратишь денег, в него вложенных. Это все делается, в основном, на доброй воле, на любви к искусству, и на помощи друзей.

В Свердловске, в музыкальном училище, моим педагогом был Валерий Борисович Гуревич. Он первый поверил в "гадкого утенка", он разбирался с постановкой голоса, с ним я искала первый учебный репертуар, который порой пою для себя до сих пор. Это довольно трудоемко - первичная огранка, обучение азам, это четыре года в постоянном контакте - по три-четыре урока вокала в неделю. Я ему очень благодарна за все. А с Лещенко мы встречались два раза в год, на сессиях, но впечатление у меня осталось очень хорошее. Он чем-то похож на Гуревича, что-то в них есть общее, оба такие глубокие, породистые мужчины. Для меня было очевидно, что надо к нему стремиться. Я к нему подошла, попросила, и он меня взял. Собственно, учить он меня не учил, он меня слегка направлял - как и что выбрать на экзамены. Он находил время приезжать на занятия, несмотря на свою огромную занятость, никогда не опаздывал даже на минуту, полностью присутствовал в уроке. Но понятно, все равно это были лишь экспресс-встречи для принятия текущих решений. Обучение в таком режиме невозможно.

Я всегда себя хорошо вела, но тоже, как-то, помню, забыла зачетку. Тогда там еще Гелена Великанова преподавала, и она говорит: "Чего вы хотите от этих певиц? Вокалисты - это вообще люди без головы, а уж женского рода, да еще эстрадной специализации, - они и платье на сцену забывают надеть! А вы хотите, чтоб они приносили зачетку!"

"Ковчег" начинал с с наивных и красивых акустических песен. До сих пор пою "Осень", "Что значит небо", "Сделай меня тенью", "Нет у тебя души", "Жемчужину".

Второе в жизни выступление едва оперившегося "Ковчега" состоялось в Брянске, куда нас пригласили после фестиваля "Пробуждение". Там проходил студенческий фестиваль. Какой-то взрослый дядя из начальства по непонятной причине отнесся к нам с неприязнью, не хотел давать выступать, потом урезал лимит до трех песен. Мы вышли на сцену крайне растерянными и начали выступление, заикаясь. Но внезапно из зала пошла мощнейшая поддержка. Зрители хлопали и пели с нами, в темноте вспыхнуло множество огоньков зажигалок. Бешеные овации, крики и топот полностью подтвердили победу. Тот дядя, которому мы сначала не нравились, долго жал руку, извинялся, что не сразу понял и что-то не то подумал (уж не знаю - что). Мы чувствовали себя настоящими звездами. Вокруг толпилась восхищенная молодежь, нам оставляли телефоны, звали в гости, просили автографы. Такого триумфа нельзя было предвидеть.

Вернувшись в Москву, мы гордо ожидали продолжения в том же духе, но жизнь щелкнула по носу - больше нас никуда и не думали звать, а в Москве где-либо еще выступить было невозможно. Потянулись невыносимые будни беспросветной бедности, одиночества и безвестности в чужом городе.