Дочь для волка

Рэд бросилась на прутья всем телом, ударила по ним здоровой рукой. Эту теплоту в голосе она узнала – и услышала то, чего он не сказал вслух.

– Если ты хоть пальцем ее тронул, – прохрипела она, – я убью тебя!

Солмир смотрел на нее, и Рэд не могла прочесть то, что бурлило в этом взгляде. Он стиснул кулаки, но разжал их.

– Нет, я ее и пальцем не тронул, – тихим, ничего не выражающим голосом ответил бог.

Арик тяжело вздохнул за ее спиной.

– Мы просто хотели спасти тебя. – Он поднял взгляд, глаза его были воспаленными, под ними залегли глубокие тени. – Особенно когда узнали, что ждет нас впереди. Мы просто хотели спасти тебя, Рэд.

– Что ж, теперь ты можешь успокоиться и перестать унижаться. – К Солмиру вернулось присутствие духа, он стоял расслабленно, упершись ногой в стену. – Рэдарис сама себя спасла.

Рэд закусила губу:

– Я до сих пор не понимаю, о чем ты говоришь.

Солмир закатил глаза:

– Корни. Хотя и ясно, что Волк тебе небезразличен, ты не впустила их в себя. Судя по всему, ты – весьма практичная женщина. Ты поняла, что любовь – это еще не повод дать разрушить себя. И ты выбрала спасение.

Выбор.

Она вспомнила, как заколебалось Диколесье, когда она воззвала к нему в Святилище. Тогда Рэд поняла, что от нее требуется нечто большее – то, что Диколесье теперь возьмет только с ее согласия. Она подумала об Эммоне, изнемогающем в непрерывной борьбе со страж-древами, которые раз за разом набрасывались на нее, приходили за ней в саму Крепость. Страж-древа, которые пытались закончить что-то, начатое задолго до рождения Рэд. Она подумала о костях у корнях страж-древ – все, что осталось от всех предыдущих Вторых Дочерей, которых лес в отчаянии осушил до дна. Лес, который тогда еще не усвоил свой урок: все взятое силой рассыплется прахом, тогда как отданное по доброй воле – мощно разрастется.

Рэд подумала о корнях.

– Диколесье падет, – кривясь, говорил тем временем Солмир. – Волк умрет. Короли освободятся.

Он пожал плечами, сузил глаза и закончил полным горечи тоном:

– И каждый получит то, что хотел.

И тут Рэд озарило. Так раскрывается ночной цветок под упавшим на него светом.

Выбор должен был быть сделан, и она его сделала.

– Я впущу их, – выдохнула Рэд.

Три пары глаз с одинаковым замешательством уставились на нее, но Рэд не обратила на них внимания. Всю свою силу воли она сконцентрировала на тонкой, темно-зеленой нити магии в своей груди, потянула за нее, заставила ее расцвести, несмотря на убивающие, давящие стены вокруг. Казалось, это может убить ее, каждый толчок крови в ее венах был вызовом, но она все равно продолжала тянуть эту нить.

Рэд глубоко вздохнула и прижала свою порезанную до кости ладонь к бедру, надавила так сильно, что рана снова разошлась и из нее снова потекла кровь. Задыхаясь от боли, она ударила окровавленной рукой об пол камеры.

Кровь потекла на плиты. Всей душой Рэд надеялась, что деревья смогут учуять этот запах.

– Я хочу корни, – звонко и четко сказала она. – Я понимаю, что это значит, и я все равно хочу их, потому что я – для Волка, а Волки – для Диколесья.

На мгновение все четверо застыли в тишине, а затем раздался рев. Все заходило ходуном, словно бы миллион камней разом перевернулся, словно бы какая-то огромная тварь стремительно двигалась к ним под землей, как скользят морские создания под поверхностью воды, и лишь набегающая волна извещает об их приближении.

Корни – они кинулись на ее призыв с далекого севера, устремились к ране на ее руке, ожидающей их.

Корни взломали пол, и Диколесье, в мгновение ока придя на зов крови сквозь все разделявшее их расстояние, нырнуло в ее руку. При первом прикосновении Рэд испытала боль, но затем, когда корни вошли в ее плоть и принялись обвивать ее кости, она ощутила себя так, словно вернулась домой.

В тот день, когда Эммон отдал себя Диколесью чуть ли не полностью, лес наконец понял. И Знак, и слова на куске коры, и высосанная кровь больше не спасут его. Не дадут ничего. Рэд должна была выбрать лес.

Выбрать Эммона.

И она делала это шаг за шагом с момента их встречи.

Выбирая его черные вьющиеся волосы, руки, исполосованные шрамами, то, как приподнимались уголки его губ, когда она говорила что-то, что казалось ему смешным. То, как он сдвигал брови, когда читал, тот мягкий, глубокий вздох, который он испускал, прежде чем заснуть, и то – о Короли! – как его губы ощущались на ее губах, как он обнимал ее – так плющ оплетал стены их Крепости.

В конце концов, из всех выборов, которые ей пришлось сделать в жизни, этот был самым простым.

Семя в ней росло и росло, и ничто его не сдерживало – потому что это было ее собственное семя, по праву крови и слов.

Диколесье наконец пришло за ней тихой бурей корней, шипов и веток. Оно ворвалось в нее не как хищник, но как недостающий элемент мозаики, благодарный за то, что наконец оказался на своем месте.

Тонкий усик силы, который Рэд получила четыре года назад, устремился навстречу той магии, от которой так давно был оторван. Она глубоко вздохнула, ощутила вкус суглинка, окружавшего их, сока, текущего по пронизывающим землю корням всех растений, и меда.