Дочь для волка

Рэд вдруг ощутила, что ей стало легче дышать. Она уже настолько привыкла к тому, что в груди ее завязан тугой узел, зажатый в клетке из ребер, что даже не сразу заметила, как этот узел начал распускаться. Ослабевать. Чем дольше они с Эммоном обматывали кусок коры своими волосами, тем сильнее распутывался это узел. Осколок магии, вогнанный в ее грудь, становился все легче. Рэд начала ощущать его не как жестокого маленького зверька, затаившегося в засаде и только и поджидающего момента, чтобы вырваться наружу, но как инструмент – все еще острый и опасный, – которым можно воспользоваться в случае необходимости.

Эммон сказал, что, скорее всего, заключение брака сделает ее силу более легко управляемой. Похоже, он был прав. Рэд связала себя с ним – с Диколесьем, которым он правил, – и осколок магии леса, который она несла в себе, стал ее собственной частью, а не какой-то чуждой силой, которую все время надо было держать в узде.

Когда они закончили, светлая кора почти полностью скрылась под черными и золотыми спутанными прядями. Рэд глянула на лес через окно, сама не зная, что она ожидает там увидеть.

– Теперь Диколесью будет проще собраться с силами?

– Должно. – Эммон убрал обломок коры, поиграл мускулами, словно пытаясь ощутить, не изменилось ли что-нибудь в окружающей атмосфере. – Страж-древа хотят быть как можно ближе к тебе.

– Ну, теперь, когда я вышла за тебя замуж, я, безусловно, стала намного ближе к ним.

На скулах Эммона заалели два ярких пятна.

– В этом и суть.

– И как раз они и сдерживают теневых тварей, – сказала Рэд, решив, что лучше будет не говорить вслух о залившем лицо Эммона румянце. – Страж-древа, я имею в виду.

– Учишься на ходу?

– Файф объяснил. Но безо всякого желания.

В наступившей выжидательной тишине Рэд пыталась понять, что она хочет сказать Эммону – и какими именно словами. Начинать с извинений казалось глупым – только не теперь, когда прядь ее волос была в намотана вперемежку с его волосами. Не теперь, кода он был ее мужем.

Поэтому Рэд спросила прямо:

– Ты все еще хочешь, чтобы я попыталась использовать магию?

Эммон коротко и остро взглянул на нее.

– Потому что я это сделаю, – произнесла девушка, глядя в сторону, на пляшущие по стенам тени. – Эта сила пугает меня, и ничего хорошего с ее помощью до сих пор сделать не удалось. Но я думаю, что мы… то, что мы сейчас сделали, сильно облегчило задачу. И если это поможет тебе – поможет лесу, – я по крайней мере попробую.

Эммон ничего не сказал, но рука его стиснула в кармане осколок коры, символ их союза.

– Ты не обязана, – пробормотал он. – Я не хочу заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Что-то не нравится – так и не делай. Сама решай, что предпримешь.

– И я уже решила. – Рэд уже зашла слишком далеко, чтобы отступать. – Если ты можешь научить меня пользоваться магией Диколесья, я готова тебя слушать.

Отблески пламени в камине четко обрисовали черты его лица, сделав их еще резче. Сверкнули янтарем в глазах Эммона. Ни пятнышка зелени не было в них, и это очень ободрило Рэд, хотя она и сама не понимала почему.

– Приходи в башню во внутреннем дворе, как проснешься, – сказал Эммон и тихо добавил: – Я позабочусь о том, чтобы она не причинила тебе вреда. Или кому-нибудь еще. Даю слово – бояться тебе будет нечего.

Она кивнула. Воздух между ними затвердел; казалось, чтобы двинуться вперед, сперва придется отбрасывать его в сторону лопатой.

Эммон открыл дверь в затянутый полумраком коридор. Уже переступив порог, он обернулся и указал на огонь в камине:

– Можешь не тушить его, когда ложишься спать. Лес не позволит огню погаснуть или перекинуться на что-нибудь.

– Как тебе удалось все так устроить?

Он криво усмехнулся:

– Может быть, это и будет темой нашего завтрашнего урока. Спокойной ночи, Рэдарис.

Мужчина, несколько минут назад ставший ее мужем, повернулся и скрылся во мраке холла, оставив ее в комнате наедине с самой собой.

Глава двенадцатая

Двор затянул туман. Было так холодно, что дыхание Рэд, идущей вдоль стены по направлению к башне, срывалось с ее губ облачками пара. Она вытянула шею, присматриваясь. С этой точки обзора окна на верхнем этаже башни выстраивались в идеальную линию. Через них было видно небо.