Дочь Дома

Далеко за Ратбегом горы были, как драгоценные камни, и тонкая нитка дороги извивалась и кружилась между ними более трех миль, прежде чем достигала дома. Глаза Моры то и дело теряли ее между холмами и изгородями. Вся местность была заполнена зеленым цветом, яркой буйной зеленью Ирландии. Тени гор были алыми. Она подумала, что если оглянуться назад, то море в вечернем свете будет цвета бледного аметиста. Она оглянулась и увидела его блеск, как если бы кто-то держал драгоценный камень, медленно и любовно поворачивая его сверкающие грани. Вечер был тих. Так тих, как нежный прилив, что набегал на берег.

Мора подумала, что Том был прав, когда привез ее сюда. Она прошла через ворота в поле и очутилась на тропе, которая огибала молодую ниву. Они прибыли в Ратбег даже раньше, чем самолет Джонни, направлявшийся в Нью-Йорк, покинул лондонский аэропорт. Том увез ее быстро, думая и действуя за нее, когда ее собственный рассудок вообще отказался принимать решения. Он все время понимал, что Мора оставит его в тот миг, когда этого захочет Джонни. Казалось, он знал весь ужас и муку того разговора в квартире. Знал о ее неверии в то, что Джонни действительно думал так, как говорил. Том понял ее немое горе и отчаяние. Он привез ее в Ратбег и ничего не сказал, поручив покою и красоте здешних мест выполнить свою работу.

Со времени отъезда Джонни прошла неделя, и письма Десмонда начали приобретать характер определенности. Словно он уверился, что опасность миновала. Письма отца стали властными и говорили теперь о его счастье. Он был доволен, что его дочь поступила так, как он просил. В Ратбеге царили мир и надежность, в нем было постоянство. Но Десмонд считал себя счастливейшим человеком, потому что она все еще принадлежала ему. Мора смотрела вокруг, на маленькие поля с первоцветами среди зелени, на лютики на склонах, и шептала про себя, что, если бы Джонни позволил, то это была бы любовь всей ее души и разума, и для Десмонда ничего не осталось бы. Ей захотелось броситься в колосья, закопать в землю свои признания в измене Тому... Громко крикнуть, что страсть не умирает, если отнят ее объект, что любовь может длиться вечно.

Но Мора не сделала этого. Она пошла по узкой тропинке, которая вела через поля к дому. С гор тихо спускался вечер. Небо было спокойным, никаких ярко-розовых пятен на сине-сером фоне. Возвращались с полей последние работники. Уходя, они приветствовали ее улыбками, прикасаясь к головным уборам. Она улыбалась в ответ.

Мора остановилась около розария, вдыхая аромат июньских роз. Сад около дома был немного запущен, так как год от года содержался без особого присмотра. В это вечернее время дом и сад имели покинутый вид. Там не было ни движения, ни звуков; кругом стояла тишина. Высокие окна гостиной были раскрыты, но она казалась пустой. Мора подошла ближе, ее шаги по траве были бесшумными; постояла, заглядывая в комнату. Все было в порядке, за исключением одного угла у камина, где трубки и бумаги Джеральда лежали рядом с его стулом, быстро отодвинутая скамеечка для ног сморщила ковер.

Он заметил, что ее тень закрыла окно, и выпрямился:

— Это ты, моя дорогая?

— Я только что пришла с пляжа, — тихо сказала она.

— Ах, да. Прекрасный вечер для этого. Я часто прогуливаюсь там. Ты купалась?

— Нет. Я сняла туфли и прошлась вдоль кромки воды. Я так давно этого не делала... Мне показалось, что я вернулась к тем временам, когда впервые приехала в Ратбег.

— Впервые... Ты была тогда таким длинноногим ребенком.

Она рассмеялась.

— Тогда? — Она прошла в комнату, заглянув в высокое с позолоченной рамой зеркало, которое отражало почти всю комнату. — Я не так уж изменилась.

Мора повернулась к нему и сказала, показывая на комнату и сад за окнами:

— Ничего здесь не изменилось.

Джеральд пожал плечами:

— Может быть, это нехорошо, моя дорогая. Я часто был... небрежен. Все здесь шло заведенным порядком, потому что я устранился от каких-либо перемен. Я не способен что-либо менять. Некоторые люди не созданы для этого. Но вот Том... Он другой.

— Да. Том другой. Но захочет ли он, чтобы здесь что-то изменялось?

Джеральд внезапно выказал беспокойство:

— Я не знаю. Мне всегда нравились вещи такими, какие они есть. Но изменения обязательно наступят. Мы не сможем удержаться от них. Даже здесь, в Ирландии, знаешь ли, налоги и эта тихая революция набирают темп.

Мора взглянула на свет летнего вечера в саду:

— Я не желала бы, чтобы произошли изменения в этом.

Джеральд застыл, проследив за ее взглядом.

— Да, здесь чудесно, не правда ли? Всю жизнь я думал, что это чудесно, и был этим доволен. Но Том нужен Ратбегу более, чем ты и я. Том должен сделать фермы рентабельными, какими они никогда раньше не были. Иначе этого хватит только на твою жизнь... Мало что останется для ваших детей.

Что-то в его голосе заставило Мору повернуться и посмотреть на него. Он стойко встретил ее взгляд: