Дочь фортуны

Тем для сообщений хватало: взять, к примеру, историю молодого старателя, восемнадцатилетнего мальчишки, которому после целого года злоключений удалось скопить десять тысяч долларов, необходимых для возвращения в Оклахому и покупки фермы для родителей. Паренек спускался к Сакраменто по отрогам Сьерра-Невады, стоял яркий солнечный день, сумка с золотом висела на боку, и тут на него напала шайка безжалостных мексиканцев или чилийцев – этого он точно не знал. Доподлинно известно было лишь одно: бандиты говорили по-испански и имели наглость оставить записку, нацарапанную ножом на куске дерева, которая гласила: «Смерть янки». Им показалось недостаточным избить и ограбить, поэтому они привязали парня голым к дереву и намазали медом. Два дня спустя, когда беднягу обнаружил патруль, он уже был без сознания. Москиты съели его кожу.

Фримонт использовал весь свой талант скандального журналиста, чтобы описать трагическую гибель Хосефы, красавицы-мексиканки, которая работала в танцевальном салоне. Репортер въехал в городок Даунивилл в День независимости, в самый разгар праздника, возглавляемого кандидатом на пост сенатора и обильно политого алкоголем. Пьяный старатель без приглашения вломился в комнату Хосефы, и девушка вонзила ему в сердце охотничий нож. Когда Джейкоб Фримонт оказался на месте происшествия, тело насильника покоилось на столе, покрытое американским флагом, а двухтысячная толпа, воспламененная расовой ненавистью, требовала отправить Хосефу на виселицу. Женщина в белой блузке, запачканной кровью, невозмутимо покуривала сигарку, как будто весь этот гвалт не имел к ней никакого отношения, и рассматривала лица мужчин с полнейшим презрением, понимая, какую взрывоопасную смесь агрессии и похоти она вызывает в этих фанатиках. Местный врач осмелился выступить в защиту женщины, объясняя, что она действовала в порядке самозащиты и что казнь Хосефы убьет еще и ребенка в ее чреве, но толпа заткнула доктору рот, пригрозив повесить и его. Силой притащили еще трех перепуганных докторов, им велели осмотреть Хосефу, и все трое единодушно заключили, что она не беременна, вследствие чего самозваный трибунал приговорил мексиканку в считаные минуты. «Неправильно тратить на этих черненьких пули, с ними нужно поступать по справедливости и вешать по всей строгости закона» – так выразился один из присяжных. Фримонту прежде не доводилось присутствовать на суде Линча; он красноречиво описал, как в четыре часа пополудни Хосефу собрались волочить на мост, где устроили виселицу, но женщина горделивым жестом отстранила от себя палачей и сама проделала путь к месту казни. Красавица без посторонней помощи поднялась на эшафот, подвязала юбки на щиколотках, пристроила петлю на шею, поправила черные косы и храбро произнесла: «Прощайте, господа». Эта фраза поразила репортера и пристыдила остальных. «Хосефа умерла не потому, что была виновна, а потому, что была мексиканкой. Это первый случай, когда в Калифорнии линчевали женщину. Не слишком ли это расточительно – ведь их и без того мало!» – восклицал Фримонт в конце статьи.