Урбану приходилось также сражаться и с протестантской Реформацией, которая продолжала разрушать власть Римской церкви, добиваясь расширения католических реформ. Он предвидел необходимость совершенствования духовного образования и расширения сети иноземных миссий, основанных представителями Рима.
«Сей город на холме обречен на то, что к нему всегда будут обращены взгляды всего мира», - заявил Урбан в ходе расследования дел, связанных с духовным здоровьем самого Рима[39].
Этот человек был всерьез намерен придать блеск внешней красоте Святейшего Престола, построив новые здания и воздвигнув памятники. Их создание потребовало привлечения целой армии архитекторов, скульпторов и живописцев - и даровало Урбану репутацию великого покровителя искусств. Услышав, как группа восхищенных сторонников выражает желание поставить памятник папе еще при его жизни, а не как обычно - после смерти, Урбан дал согласие: «Пусть делают. В любом случае, я не заурядный папа»[40].
Страстно увлеченный книгами, Урбан VIII окружил себя образованными людьми. В качестве мастера по проведению папских церемоний он выбрал монсеньора Виржинио Чезарини, линчейца, автора широко известных стихов, взявшегося за изучение математики после вдохновенной лекции Галилея. Именно от Чезарини Галилей получал отчеты о наблюдениях за кометами в 1618 г., и к Чезарини был формально обращен ответ Галилея иезуиту отцу Грасси - «Оценщик». Сразу после долгожданной публикации книги в конце октября 1623 г. Чезарини стал читать ее вслух Урбану за обедом.
Урбан, обучавшийся под руководством иезуитов в Колледжио Романо, смог по достоинству оценить стиль; его восхищало, как Галилей высмеивал Грасси, или «Сарси». Галилей писал: «Думаю, что хорошие философы летают поодиночке, как орлы, а не стаями, как скворцы, Правда, орлы, являясь редкими птицами, нечасто становятся предметом наблюдений, и еще реже слышен их голос, в то время как птицы, летающие подобно скворцам, заполняют небо пронзительными криками и марают всю землю, на которой поселятся».
Очарованный манерой автора, Урбан выразил горячее желание пригласить к себе Галилея. Но великий флорентийский философ всю осень был болен, а зимой его путешествию помешала скверная погода. Пока Урбан ждал появления Галилея, ему продолжали читать последний труд ученого за обедом: «Толпа невежественных дураков бесконечна. Тем, кто мало знаком с философией, несть числа. Лишь немногие действительно хотя бы отчасти знают ее, и только Он знает все».
Папе Урбану особенно понравился отрывок из «Оценщика», в котором Галилей приводил песнь цикады в качестве метафоры безграничности творческой энергии Бога при создании Природы. Вот как он излагал эту мысль:
«Давным-давно в одном уединенном месте жил человек, от природы наделенный исключительным любопытством и весьма пытливым умом. Для забавы он держал птиц и наслаждался их песнями; он с восторгом наблюдал за тем, с каким естественным мастерством они превращали вдыхаемый ими воздух в разнообразные сладчайшие песни.
Однажды ночью сей человек случайно услышал рядом с домом своим тихую песенку, он не сумел определить, какая маленькая птичка может исполнять ее, и решил поймать певицу. Когда же он вышел на дорогу, то увидел там мальчика- пастушка, который дул в странную палочку с дырками, быстро передвигая пальцами и извлекая из деревяшки множество звуков, в целом напоминавших пение птицы, хотя и действовал он несколько иначе, чем пернатые. Озадаченный, но вдохновленный природным любопытством, человек сей отдал мальчику теленка в обмен на флейту и вернулся к своему уединению. Но потом он понял, что, не встречаясь с мальчиком, не сможет научиться новому способу извлечения музыкальных звуков и сладчайших песен, а посему решил отправиться в далекие края в надежде пережить новые приключения».
Далее рассказывалось, как во время скитаний человек этот познакомился с песнями, которые исполнялись на «струне лука, сделанной из каких-то волокон и натянутой на кусок дерева», на петлях храмовых ворот, извлекаемых кончиками пальцев, передвигавшихся по кромке бокала, как он прислушивался к гудению крыльев ос.
«И по мере того, как росло его изумление, пропорционально уменьшалась его убежденность в том, что он понимает природу того, как извлекаются звуки; весь его прежний опыт не представлялся сему человеку достаточным не только для того, чтобы самому стать музыкантом, но даже для того, чтобы испытать уверенность в том, что сверчок издает приятное, звонкое поскрипывание трением крыльев, особенно при условии, что они не давали ему возможность взлететь.