Дочь генерала

— Я влип, — сказал он после недолгого молчания. — Вы можете меня выручить, Бреннер?

— Мне думается, вам следует во всем покаяться шефу и положиться на его великодушие, майор. Пригрозите начальству оглаской этой истории, может быть, вам и удастся выторговать для себя пенсию и спокойно уйти в отставку.

— Верно. Спасибо за добрый совет.

— Послушайте, не я же развлекался с генеральской дочкой!

— Вы бы не устояли!

— Майор, вы забыли поговорку: «Не живи там, где живешь». Неужели трудно было подыскать подружку на стороне?

— Соблазн был слишком велик, Бреннер. Уж очень аппетитный это был кусок.

— И ради него стоило так рисковать?

— Да, черт подери! — рассмеялся он. — Я как-нибудь вам расскажу.

— Спасибо, я сам прочитаю обо всем в ее дневнике. До свидания, майор. — Я положил трубку.

— Не слишком ли ты суров с ним? — спросила Синтия, тоже положив трубку. — Ведь ничего особенного он не сделал, Пол!

— Верно, но меня бесят подобные идиоты.

— Мне кажется, ты просто завидуешь ему.

— Оставь свое мнение при себе.

— Так точно, сэр!

— Извини, я устал, — потер я виски.

— Хочешь поговорить прямо сейчас с Ярдли?

— Нет, пусть сперва немного поостынут. — Я снова взял телефонную трубку и набрал номер военного прокурора. Мне ответил его секретарь, его интересовало, по какому вопросу я звоню его шефу. Я сказал:

— Передайте полковнику Уимсу, что это связано с расследованием убийства капитана Кэмпбелл.

— Хорошо, сэр.

— Постарайся быть хотя бы с ним полюбезнее, — посоветовала Синтия, поднимая трубку.

— Я говорю с офицером, ведущим расследование? — услышал я голос полковника Уимса.

— Да, сэр, — подтвердил я.

— Хорошо. Я получил указание составить обвинительное заключение на полковника Чарльза Мура, так что мне нужна кое-какая информация.

— Что ж, для начала могу вам сообщить, что никакого обвинения против полковника не будет до тех пор, пока я не сочту это нужным, сэр.

— Извините меня, мистер Бреннер, но я получил указания из Пентагона.

— Да хоть от самого духа генерала Дугласа Макартура, — вспылил я, зная по опыту, что с военными прокурорами можно особенно не церемониться, даже если они в звании полковника, потому что для них, как и для военных врачей и психологов, звание всего лишь фактор, определяющий их жалованье, и они сами знают, что им не следует принимать его всерьез. Будь они просто уоррент-офицерами, как я, они чувствовали бы себя намного лучше. Я сказал:

— Ваше имя всплыло среди прочих, имевших связи с убитой.

— Не понял.

— Вы женаты, полковник?

— Да. А что?

— Вы хотите оставаться женатым?

— Что вы такое несете, черт подери?

— У меня имеются данные, что вы состояли в половой связи с убитой и совершали действия, нарушающие дисциплинарный устав, а именно: статьи 125-ю — развратные действия, и статью 133-ю — поведение, порочащее звание офицера и джентльмена, а также статью 134-ю — нарушение норм порядка и дисциплины и поведение, дискредитирующее вооруженные силы. Что вы на это скажете?

— Это неправда.

— Вы знаете, как определить, когда юрист лжет? У него двигаются губы.

— Лучше бы вам привести доказательства этого обвинения, — раздраженно проговорил он.

— Скажите, вы бывали в подвальной комнате? У меня есть любопытная видеозапись, — сказал я.

— Я никогда… Я…

— И снимки, сделанные «поляроидом».

— Но я…

— И дневник Энн Кэмпбелл. Послушайте, полковник, мне, конечно, все равно, но лучше вам отказаться от этого дела. Не усложняйте себе жизнь. Позвоните главному военному прокурору, а еще лучше — слетайте в Вашингтон и подайте рапорт об отставке. Подумайте сами, как его обосновать. А дело передайте тому, кто не так резво стягивает с себя штаны при виде юбки. А еще лучше — женщине. У вас есть женщины-офицеры?

— Да, майор Гудвин.

— Так вот, с этого момента дело Кэмпбелл курирует она.

— Не смейте мне приказывать!

— Полковник, если бы теперь офицеров разжаловывали, вы завтра же были бы рядовым. Так или иначе, выбирайте: либо вы подыскиваете себе местечко в какой-нибудь скромной фирме, либо оказываетесь в ливенуортской тюрьме. Не упрямьтесь, пользуйтесь своей последней возможностью, чтобы хоть как-то выбраться из этого положения. Не исключено, что я привлеку вас в качестве свидетеля.

— Свидетеля чего?

— Я подумаю над этим. Всего хорошего. — И я положил трубку.

Синтия тоже положила трубку и спросила меня:

— Может, достаточно на сегодня? Сколько можно расстраивать людей?

— Я всем им пожелал всего наилучшего.

— Пол, умерь свой пыл. Я понимаю, что у тебя на руках все козыри, но…

— Я всех здесь держу за яйца, — без обиняков сказал я.

— Да, но ты слишком много на себя берешь.

— Пусть знают, с кем имеют дело.

— Не принимай это так близко к сердцу, Пол. Ведь это всего лишь твоя работа.

— О’кей, но меня просто бесит такое пренебрежение кодексом офицерской чести! Зачем тогда было давать присягу, клясться, что будешь соблюдать все высокие нормы морали, чести и достоинства офицера? Ведь подумать только: почти тридцать человек буквально наплевали на все это, и ради чего?

— Ради киски.

Я расхохотался.

— Верно, ради одной кошки, но только кошка оказалась исчадием ада.

— Все мы не безгрешны, однако.