Как же она ненавидела себя за слабость и проклятые слезы! Старалась плакать так, чтобы никто не видел. Вроде бы не видели. Безумно хотелось спать, но любой сон выводил на узорное кружево защиты над городом, и Хрийз ходила по ею же самой сплетенным нитям и наполняла их силой, насколько могла. Иногда там, на Грани, к ней приходила Мила. В первый раз она спросила, что это такое Хрийз делает, Хрийз объяснила. И Мила стала отдавать ей Силу, которую собирала на Г рани убийствами. Хрийз преобразовывала ее и вливали в защиту, испытывая яростное удовлетворение от того, что враги служили подпиткой и топливом тому, с чем сами боролись и что никак не могли победить.
А в яви Мила старалась общаться только со сЧаем, то ли то, что он поиграть с ней согласился, так на нее подействовало, то ли что-то еще. Она старалась маскировать свою ауру, чтобы не пугать детей, проявляя странную для сумасшедшей вампирши чуткость. Но ее безумие порой казалось чем-то надуманным, какой-то маской, что ли. Хрийз казалось иногда, что Мила просто притворяется. Зачем? А попробуй пойми.
Однажды она увидела, как Мила играет… Сама с собой, приткнувшись за большим камнем, к которому близко никто не подходил — чувствовали неумершию, несмотря на маскировку, чувствовали. Рядом с перенасыщенный магией черной водой чувствительность к колебаниям магического фона обострилась у всех.
Мила притащила из "своей комнаты" несколько мелких костей, сложила из них что-то вроде куколки, и играла, как играют маленькие девочки, в императорский бал. Услышала шаги, подняла голову и с отчетливым смущением накрыла рассыпавшиеся косточки ладонью. Все-таки безумна, поняла Хрийз, присаживаясь рядом.
— Не так, — сказала она. — Дашь мне?
Мила пожала плечами, убирая руку.
Может быть, зря связалась. Резерв все же надо было беречь. Но что ж, не сделать игрушку для девочки, чья помощь была для всех беглецов неизмеримой.
Хрийз оторвала полоску кружев от подола. Все равно рано или поздно этой одежде наступит конец. Все они тут были оборванцами, благо температура в пещере оставалось стабильно теплой. Ткань потекла в ее пальцах, преобразуясь в стеклянную нить, как научила аль-нданна Весна. Мила следила за волшебными превращениями, открыв рот.
Хрийз сотворила то же самое и с костями. Склеила, собрала вместе, — получилась куколка: ручки, ножки, голова. Навязала узлами одежду…
— Держи, — протянула Миле.
— Это мне? — спросила она недоверчиво.
— Тебе, — кивнула Хрийз.
Мила осторожно взяла игрушку. "Только смеяться бы не начала!" — испугалась Хрийз. Милин смех вызывал слишком уж неприятные воспоминания. Смеялась она только перед атакой. У врага волосы седели от от одного звука ее смеха.
— Благодарю, — серьезно кивнула Мила, бережно пряча подарок за ворот своей замызганной рубашонки. — Ты — добрая, Хрийз. Вот та, другая, она была злая. Справедливая, но очень злая. Я рада, что должна жизнь тебе, а не ей.
— Мила, — тихо сказала Хрийз, — знаешь… Не будешь возражать, если я тобой займусь? Тебе надо отмыться. И расчесаться. И вот это вот, в чем ты ходишь… Я понимаю, ты сделала из тряпки этой защиту, я же вижу. Оно как доспех для тебя. Но когда мы выберемся отсюда и если останемся живы, я свяжу тебе платье из золотой нити. И шапочку с лентами. И перчатки. Будешь ты у нас дама. Красивая дама.
Мила подтянула к груди коленки, обхватила их руками. Покачала головой:
— Я знаю, кто я.
В ее голосе прозвучало отчетливое эхо угрозы. Не сюсюкай со мной. Не лезь ко мне со своей жалостью!
— И я знаю, — кивнула Хрийз. — А давай, мы будто обе не знаем? Глупо, конечно, но давай?
Мила несмело улыбнулась. Маленькая девочка, ага. За той улыбкой — зубки. Такие зубки, что вспоминать тошно. Но… Это была даже не жалость к ребенку, принявшему когда-то инициацию стихией Смерти. Может быть, именно метаморфоз и свел ее с ума, как знать! Не жалость, но искреннее желание помочь хотя бы так.
Дать немного тепла той, кто давно забыла, что это такое…
— Мне было восемь лет, когда меня похитили в первый раз, — медленно выговорила Мила. — было страшно, больно, плохо. И папа не смог найти меня сразу. Если бы нашел, мы бы давно уже прожили свою жизнь оба, и умерли, как все. А может быть, все равно стали такими. Есть ведь еще Роза.
— Роза? — тихо переспросила Хрийз.
— Да. Она в Светозарном жила… а до Светозарного — в холме, есть там такой… неважно. Я люблю, когда меня похищают.
— Мила, я не ослышалась? — осторожно спросила Хрийз. — Ты любишь похищения?!
— Ну да, — беспечно призналась она. — Я на них всегда смотрю, на этих похитителей, они такие серьезные, — и хихикнула, пряча улыбку в ладони. — А потом я их ем. И это очень весело, Хрийз. Ведь каждый же раз, как в первый, — ее лицо окаменело в демонической жестокости. — Как они умирать не хотят, как визжат! Иногда я даю им немного жизни, чтобы они умоляли меня проявить ми-ло-сер-ди-е, — по слогам проговорила неумершая трудное слово. — Я тогда ем их медленно. Очень медленно. Чтобы дольше визжали.