Дочь короля

Я заметила, что она дрожит, слышала её бурное дыхание.

— Думаю, и впрямь настала пора испытать нашу любовь. Поэтому я прямо сейчас пойду к нему. И да поможет мне Бог и Святое Евангелие!

Я даже испугалась её решимости. Но Гита вышла из покоя прежде, чем я успела вымолвить слово.

Мне оставалось только ждать. Меня никто не беспокоил, я сидела одна, пытаясь представить, как Гита придёт к Эдгару, что ему скажет. Она была в таком возбуждении, когда выходила, что я опасалась, как бы она необдуманным словом, какой-нибудь выходкой не испортила всё. Хотя как она могла испортить там, где всё было предрешено изначально? И обречено на неудачу. Моей вины в этом нет, всё, чего я хотела добиться, — это спасти подругу от позора... Но я вдруг подумала, что виновна, ведь это я подтолкнула подругу к решающему шагу. Почему она даже не обратила внимания на мои речи о возвращения в нашу обитель? И вдруг я поняла, что надеюсь на чудо. Хочу, чтобы этот обаятельный мужчина и моя подруга пришли к соглашению. Как мне это виделось? Никак. Я наблюдала сегодня их лёгкие, игривые отношения, видела, как им хорошо вместе. Пусть так все и останется. И, упав на колени, я стала жарко молиться, прося Небеса, чтобы чудо всё же свершилось и Эдгар понял, какое сокровище приобрёл в лице Гиты.

Боже, как долго тянулось время! Порой я вставала, ходила из угла в угол, опять начинала молиться. Гиты всё не было. Вокруг все стихло, только порой где-то лаяла собака да раздавалась перекличка часовых на стенах. Порой мне приходило в голову, что зря я так извожу себя. Возможно, эти двое опять забыли обо всём, растворяясь в жаре страсти. И тогда я начинала сердиться или гневалась на себя за злость и недоверие к Гите.

В какой-то миг я почувствовала страшную усталость. Всё же у меня сегодня был крайне бурный день. Я решила прилечь на подушках одной из скамей, смотрела, как оплывает воск на свече. И не заметила, когда закрылись глаза и все словно исчезло в пелене сна.

Проснулась я резко, как от толчка. Села. Свечи догорели до самых розеток. В комнате был полумрак, слабо разбавленный отсветами, проникавшими сквозь слюдяные вставки в переплёте окна. И тут я различила напротив Гиту, окликнула. Она не пошевелилась. Сидела на стуле подле пюпитра, и её неподвижный силуэт чётко выступал на фоне светлевшего оконного проёма.

И я поняла — чуда не произошло. Моя бедная самонадеянная Гита... Итак, Эдгар отказал ей. Хотя иначе и быть не могло.

— Ты хоть спала сегодня? — спросила я, подходя и обнимая её за плечи.

Гита откинула мою руку:

— Уж ты-то выспалась всласть!

Я отшатнулась. Какой холодный, злой у неё голос. И уже в следующее мгновение по моим щекам побежали тёплые капли слёз.

Тут же расплакалась и Гита. Кинулась ко мне, упала на колени, обхватив меня, и рыдала, рыдала. Господи, мне казалось, что у неё сердце вырвется в этом плаче. Я утешала её, хотя понимала — слёзы это и к лучшему. Слёзы даны женщине, чтобы облегчать боль.

Наконец она успокоилась.

— Ты оказалась права, Отил. Я говорила с Эдгаром, объясняла. Поначалу он словно и не слушал меня, отшучивался. Но когда я стала настаивать, сказал, что я требую невыполнимого. Стал даже раздражённым. Тогда я сказала, что не могу более так жить и мне придётся уехать, — но он не стал удерживать меня. И я поняла — ему будет даже удобнее, если я исчезну, теперь, когда подошло время появиться ей... настоящей хозяйке Гронвуда.

У Гиты был вялый, бесцветный голос. Так же, не меняя интонации, она сказала, что сейчас велит Труде принести мою одежду. А потом мы уедем.

Была такая рань, даже собаки не вылезли из конуры, чтобы порычать на нас. Серо, тихо, чуть темнеет сетка строительных лесов вкруг донжона Гронвуда. Гита, я и Труда прошли на конюшню. Я вновь взгромоздилась на пегую кобылку аббатисы. Она тоже была словно сонная, вяло и послушно шла, повинуясь поводьям.

Когда мы выехали, я оглянулась на Гронвуд. Он возвышался серой призрачной массой. Недостроенный замок, которому предстояло однажды вознестись над округой во всём своём великолепии. Но тогда его хозяйкой будет другая, дочь короля, законная супруга шерифа, а скорее уже графа Норфолкского Эдгара Армстронга.

Я поглядела на Гиту. Она не спеша ехала на своей белой лошади и так ни разу не оглянулась на то место, где была так счастлива и откуда ей пришлось с позором уехать. Уехать, по сути, по моей вине. Хотя, может, я не так и виновата. Всё было предопределено заранее. Неисповедимы пути Твои, Господи. Я же только выполнила свой долг, вырвала подругу из сетей соблазна и греха. Но отчего мне столь грустно?

Пришпорив пегую, я обогнала Труду, неуклюже трусившую на муле. Та была явно не в духе. То и дело доносилось её ворчание — мол, добрые люди не пускаются в дорогу, даже не перекусив перед отъездом.

Я догнала Гиту, и наши лошади пошли рядом. Моя подруга молчала, и я не решалась первой начать разговор.