Дочь лжеца

– Никто не хочет говорить, за что меня наказывают, – заявляю я, повышая голос. – Я не сделала ничего плохого, так почему Они забрали меня из семьи?

– Что ты помнишь из того времени, когда находилась в больнице?

О, нет.

С меня достаточно.

Я отказываюсь произносить хоть слово, пока вновь не обрету контроль.

Невольно принимаюсь грызть ногти. Если матушка была бы здесь, то велела бы прекратить.

* * *

Когда мы возвращаемся в дом, женщина говорит, что нам следует провести какое-то время на солнце.

– Жаль сидеть в четырех стенах, пока стоит такая чудесная погода. – Она натягивает садовые перчатки и водружает на голову соломенную шляпу. – Хочешь помочь в саду?

– Нет.

Джинни кивает, быстро отводя взгляд, и направляется к грядкам.

Я сажусь на ступенях крыльца. Мимо проезжает совсем мало машин, так что когда одна из них останавливается за закрытыми воротами, я поднимаюсь на ноги. Наружу выбирается мужчина и достает из багажника горшок с цветком.

Беги.

Ноги сами несут меня по подъездной дорожке. Я размахиваю руками и кричу:

– Помогите! – ору во все горло, пока оно не начинает саднить. – Пожалуйста, помогите мне!

Женщина торопливо направляется к водителю и что-то ему говорит. Он тут же забирается обратно в машину.

Когда я подбегаю к воротам, автомобиль стремительно отъезжает, выпустив на прощание мне в лицо струю выхлопного дыма.

Услышав резкий скрежет, который издает двигатель, я внезапно вспоминаю лежащего вниз лицом человека возле дома у озера.

– Почему ты так поступила? – кричу я на женщину.

– Пайпер, пожалуйста, – всхлипывая, произносит она, и у меня возникает желание ее ударить. И бить до тех пор, пока ей не станет так же больно, как мне сейчас. Пока я не перестану ощущать свои кулаки.

Я разворачиваюсь и бегу обратно к дому. В гостиной на меня таращатся из стеллажа статуэтки.

Наблюдают своими фальшивыми, немигающими взглядами.

Я беру фигурку с ангельскими крыльями, которую подарила тюремщице ее сестра.

Вспоминаю испуганное лицо мамы, которую заталкивают на заднее сиденье полицейской машины.

Видение мелькает, и вот я чувствую губы Каса, целующего меня.

Статуэтка разлетается вдребезги еще до того, как я осознаю, что швырнула ее.

Грохот удара отражается от стен.

Какой приятный звук!

Одним движением я смахиваю на пол целую полку фарфоровых фигурок.

Беру стоящую на уровне глаз статуэтку сидящей в ванне с пеной девочки.

Вспоминаю, как принимала слишком холодный-обжигающе горячий душ в свой первый день здесь. Как, наверное, смеялась надо мной тюремщица.

И со всего размаха швыряю зажатую в руке куколку под ноги.

Разлетаются фарфоровые осколки. Прекрасный хаос.

– Пайпер, – задыхаясь, шепчет застывшая в дверях женщина. – Что ты натворила?

Я сжимаю статуэтку, изображающую родителей, которые склонились над детской кроваткой. На основании видна надпись: Эми.

Кто такая Эми?

Женщина откашливается и приказывает:

– Иди к себе в комнату, Пайпер. Сейчас же.

Я вижу, как у нее трясутся губы.

«Каково это? – хочется воскликнуть мне. – Видеть, как забирают все, что ты любишь?»

Но она не сможет понять.

Монстры не умеют сочувствовать. Они умеют лишь рвать острыми когтями и зубами, утоляя жажду крови.

Я отталкиваю женщину плечом, ухожу в свою комнату и захлопываю дверь, но лучше мне от этого не становится: дыхание вырывается толчками, сердце стучит в сумасшедшем ритме. На носке расплывается красное пятно. Я рассматриваю ступню и нахожу застрявший в ней осколок.

Спустя пару мгновений раздается стук в дверь.

– Пайпер, мне нужно с тобой поговорить.

Затем женщина заходит, не дожидаясь приглашения.

Она держит в руках статуэтку.

Меня волной окатывает чувство вины, хотя раскаиваться мне не в чем. В конце концов, не я начала все это. Когда животное загоняют в угол, оно обязательно набросится на обидчика. Тюремщица должна понимать это лучше, чем кто бы то ни было, ведь она продержала меня в клетке слишком долго.

Женщина не отрывает взгляда от фарфоровой фигурки, которую вертит в руках, но затем поднимает на меня заплаканные глаза и произносит:

– Я очень расстроена, потому что собирала эти статуэтки много лет. Каждая из них что-то для меня значит. Вот эту мне подарила мама, после… – она резко обрывает предложение.

Она держит ту самую фигурку с родителями над колыбелью.

– Следовало сообщить, насколько они для меня важны, – продолжает женщина, утирая слезы. – Мне очень жаль, что я не могу тебе помочь и сделать так, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома. Я стараюсь поставить себя на твое место и поступать, исходя из твоих интересов. Не хочу тебя заставлять говорить о тех вещах, к которым ты пока не готова. Но нужно установить некоторые границы. Прояви уважение!

– Границы? – переспрашиваю я. – Уважение? Меня силой забрали из дома, увезли от родной семьи, а теперь ждете, что я просто их забуду? Где были раньше ваши границы и уважение?

– Мне жаль, Пайпер, – подавляя рыдание, всхлипывает она. – Я вижу, как ты по ним скучаешь.

– Почему меня держат здесь? – требовательно уточняю я.

– Ты сама знаешь почему. Глубоко в душе́. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Когда я смогу поехать домой?