Дочь лжеца

По телу пробегает дрожь, и я отчаянно пытаюсь вспомнить голос матушки и колыбельные, которые она пела. Зову ее снова и снова, ощущая ее незримое присутствие, ее тихий шепот, уговаривающий успокоиться, теплые руки, баюкающие в объятиях. Представляю, что мы с ней сейчас находимся дома и собираем полевые цветы на залитой солнцем лужайке.

Тут потолок поднимается и в помещение спускается мама.

– Теперь я рядом, милая, – мягким тоном произносит она.

Потом дает мне сок, который я тут же выпиваю, обнимает меня и начинает укачивать, поглаживая по голове и напевая. Ее голос парит по комнате, обволакивая нас уютным коконом, и я погружаюсь в сон, чувствуя тепло родных рук.

* * *

Когда я просыпаюсь, то больше не лежу на земле, а нахожусь в кровати, укрытая одеялом до подбородка. Стакан с водой стоит на столе, где и раньше.

Пальцы, которые я расцарапала до крови, пытаясь выбраться из плена, теперь в полном порядке. Матушка исчезла.

Я зажмуриваюсь, желая вернуться обратно, туда, где были лишь мы с ней. В безопасности. Вместе.

Но это невозможно.

* * *

– В этом доме есть подвал? – спрашиваю я женщину за завтраком.

Она ополаскивает кружку в раковине и некоторое время молчит.

– Нет. А почему ты интересуешься?

– Просто так, – быстро отвечаю я.

– У меня есть идея. Хочешь на завтрак мороженое? – Джинни открывает холодильник. – Есть шоколадное и ванильное. По шарику каждого?

Не уверена, с чего вдруг такая щедрость, но предложение принимаю.

Когда она достает две миски, в мозгу вдруг мелькает воспоминание, блестящее, как рыболовная наживка: женщина спрашивает, не желаю ли я на завтрак мороженое, но при этом ее волосы кажутся длиннее. Я закрываю глаза, стараясь ухватить видение, однако оно исчезает. Как и аппетит.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – тюремщица ставит передо мной одну из мисок, обеспокоенно хмурится и кладет руку мне на плечо: – Посмотри на меня, Пайпер. Ты что-то сейчас вспомнила?

– Я больше не голодна, – отзываюсь я.

– Но ты так мало ешь. Может, намазать тост маслом? Для желудка будет полезно…

Стараюсь вспомнить, предлагала ли когда-нибудь мама на завтрак мороженое. Наверняка да. Я всего лишь немного запуталась. Сознание просто выкидывает трюки, перемешивая все события в сознании.

И женщина, эта Джинни, точно не может быть их частью.

Глава девятнадцатая До

Отец стоит рядом со мной на песке босой, а штаны закатаны до середины голени. В руках он держит секундомер, занеся палец над пусковой кнопкой. Смотрит на меня.

– Готова?

Мы проводили подобные тренировки сотни раз. Когда разразится война, может потребоваться спасательная операция на воде или нужно будет помочь другим укрыться в озере от радиоактивных осадков.

– Готова.

Отец нажимает на кнопку, и я срываюсь с места, бегу по пляжу, взбивая ногами песок, с брызгами рассекаю водную гладь и ныряю.

Чтобы доплыть до буйка, необходимо сделать двадцать гребков вольным стилем.

Девятнадцать.

Восемнадцать.

Семнадцать.

Вдохнуть.

В озере я себя чувствую сильнее, чем на суше. Руки рассекают воду, которая смыкается над головой, поддерживает на плаву, подталкивает в направлении к одной цели: посвящению.

Я ощущаю исходящие от отца эмоции: одобрение, гордость. Они подгоняют меня, заставляют двигаться быстрее. Вскоре я доплываю до буйка, отсчитывая в уме секунды, но, огибая препятствие, задеваю его ногой и тут же снижаю скорость.

В сознании становится пусто.

Меня охватывает нерешительность.

Всего на мгновение.

Но этого достаточно: руки больше не работают синхронно с ногами, гребки ослабевают.

Я вдыхаю воду. Сосредоточенность тут же исчезает.

Идиотка!

Изо всех сил мчусь туда, где стоит отец. Выбираясь из воды, держу голову опущенной, не желая видеть разочарование на его лице.

– На одну секунду медленнее, – комментирует он, когда я прохожу мимо и всем телом падаю на песок. – Еще раз.

Я пробую снова и снова, пока мышцы не начинают гореть, а руки и ноги не наливаются свинцом, притягивая меня к земле. Но каждый раз время заплыва становится все хуже.

На две секунды.

На десять.

На полминуты.

В конце концов я мешком обрушиваюсь на песок, не в состоянии больше подняться.

– Прости, – задыхаясь, выдавливаю я.

Отец молча отворачивается и уходит.

Глава двадцатая После

Вся в поту я просыпаюсь среди ночи. Сердце колотится, одеяло душит.

До меня доносится смех маленькой девочки.

Так похожий на Беверли Джин.

Я сажусь и пытаюсь выбраться из постели, но на коленях свернулась Дейзи, придавливая своим весом, обездвиживая. Она теперь проводит со мной почти все ночи.

Снова слышу смех. Кажется, он где-то совсем близко.

Пытаясь высвободить ноги из-под собаки, я бужу ее.

– Лежать, – приказываю я, пока она наблюдает за моим отступлением, склоняя голову то направо, то налево. – Засыпай.

В ванной чуть дальше по коридору почти ничего нет, все полки пусты, лишь в розовом держателе лежит косметика: румяна и тушь. Свет отражается на блестящих серебристых щипчиках. Их заостренные кончики идеально подойдут для взлома замка. Я хватаю пинцет и выскальзываю наружу.