Дочь лжеца

– Сказать ей, что ты тоже пришел?

– Лучше не надо, – парень отводит взгляд.

Офицер провожает меня в большое помещение со столами и стульями. Заключенные в оранжевых костюмах тихо разговаривают с членами семей, сидя друг напротив друга.

– Нам дальше, – говорит полицейский и продолжает путь.

Вскоре мы оказываемся в комнате с темно-зелеными стенами. Посередине установлена стеклянная перегородка. Металлические стулья привинчены к голому бетонному полу. Ко мне подходят и представляются два адвоката: один представляет интересы Джинни, другой – мамы. Я не обращаю на них внимания, так как вижу ее.

Она сидит по другую сторону стеклянной стены.

Одетая в оранжевое.

Во плоти.

Светлые волосы кажутся тусклыми. Да и сама она выглядит меньше, чем я запомнила, и сутулится.

– Мама, – шепчу я.

Она замечает меня и вскрикивает:

– Пайпер!

Надзиратель велит ей говорить тише.

Я устремляюсь к стеклу и прижимаю ладони, стараясь оказаться как можно ближе к матушке. Недоумение и разочарование после визита в поселение и обнаружения сгнивших одеял бледнеют и расплываются.

Она кладет ладони на перегородку напротив моих. Два дюйма стекла не смогут нас разделить.

– Доченька моя, – произносит мама, по щекам у нее ручьями бегут слезы. – Я так по тебе скучала.

– Я тоже по тебе скучала, – заверяю я, стараясь не разрыдаться на глазах у незнакомцев. Затем прислоняюсь лбом к стеклу, отчаянно желая разбить его и оказаться в объятиях матушки. Она же принимается напевать колыбельную, как не раз делала в моих снах.

– За что тебя поместили сюда? – внезапно выпаливаю я. Вопросы теснятся в голове. – Где отец? Когда все это закончится?

– Мне так жаль, Пайпер. Я никогда бы вас не покинула, будь моя воля. Ты же это знаешь, правда?

– Конечно.

– Хорошо, хорошо. – Она нервно оглядывается. – Никогда не определишь, подслушивают ли нас.

– Кто подслушивает? – недоуменно хмурюсь я. – Кто?

Над головой мамы мигают флуоресцентные лампы. Я замечаю, что ее светлые волосы начали отрастать, открывая взгляду черные корни.

Значит, она пользовалась краской. Все это время…

– Правительство, полиция. Я бы все тебе рассказала, если бы могла, дорогая. Но нельзя. Твой отец… – Она прерывается. – Ты видела его?

– Никто его не видел, и уже давно.

– Да, да… – кивает мама. – Он должен был затаиться. Но обязательно появится, когда время придет.

– А что мне делать до тех пор? – спрашиваю я. – Я уже не понимаю, кем являюсь.

– Сохраняй веру и оставайся сильной. Это проверка, милая. Для всех нас.

– Сегодня Кас отвез меня в поселение. – Заметив, как она побледнела, я добавляю слабым голосом: – Почему вы обманывали, что живете далеко от нас?

– Это не было ложью, Пайпер. Держать вас близко, но отдельно казалось стратегически разумным решением. – Глаза матери лихорадочно блестят. – Взрослым членам Коммуны и детям следовало обитать порознь, чтобы обеспечить вам безопасность. Вы слишком чисты, прекрасны и непорочны, чтобы жить рядом с мужчинами, которые иногда не в состоянии контролировать свои порывы.

– Но вы могли все рассказать нам. И приезжать чаще. Мы так в вас нуждались! – Я судорожно сглатываю. – Я в вас нуждалась. Ты знаешь, что, когда у меня впервые наступили месячные, я была одна и думала, что умираю? Тетушки надо мной смеялись.

– Но посмотри, какой сильной ты стала, Пайпер. Все потому, что мы вырастили тебя такой.

– Но я не чувствую себя сильной, мама, – шепчу я, ощущая, как по спине пробегает холодок, а кожа покрывается мурашками. – Я чувствую себя обманутой… брошенной.

– Но это неправда!

– Разве? Посмотри, где ты находишься. В тюрьме.

– И это несправедливо! Как может считаться преступлением любовь матери к детям?

– Каспиан рассказал мне кое-что еще. – Слова вертятся на кончике языка. Их еще можно проглотить, сохранив мир, как я обычно поступала. Но больше так не могу. Не в этот раз. – Он сообщил, что вы забрали меня у родных отца и матери. Это правда?

– Да как ты смеешь задавать такой вопрос? – Она отшатывается от стекла, от меня. – Ты моя дочь. И никогда в этом не сомневайся!

– Ты не ответила, мама, – произношу я сквозь зубы.

На стене громко тикают часы. Время проносится и ускользает, как ветер между деревьями. Я нервно облизываю губы, пытаясь сформулировать следующий вопрос.

Будущее сидит по другую сторону стеклянной перегородки, и это пугает меня.

– Это ты купила мне розовую купальную шапочку или Джинни? Не ту, с цветочками, а полностью розовую. – Я сглатываю и добавляю: – Это ты водила меня на занятия по плаванию? Гуляла со мной в парке и покупала мороженое?

Или это была Джинни?

Губы собеседницы трясутся, но она молчит. И отводит глаза.

– Отвечай! – требую я.

– Я не помню, Пайпер, – пожимает мама плечами. – Не позволяй им забраться к тебе в голову. Твоя настоящая семья – это мы с отцом, а еще твои младшие братья и сестры. Я люблю тебя больше всего на свете. И отдала бы жизнь, лишь бы защитить вас всех.

– Но я помню их. Джинни и Рича. Как ты это объяснишь?

– Тебе это только кажется. В больнице могли использовать психотропные препараты для промывания мозгов, как и говорил твой отец.