Кто мне виноват? Никто не виноват, никто. Все сам.
Я проебался, потому что расслабился. Долбоеб.
Арина изящно нанесла удар своей тоненькой ручкой. Вонзила нож в самое сердце еще и прокрутила несколько раз, чтобы наверняка.
Так и засыпаю, сидя и опираясь на стенку. А утром приходит моя тяжелая артиллерия.
— Будем пробовать продавить домашний арест, Демид Александрович, — Мельник шагами мерит по периметру крохотную переговорную комнату, куда меня привели для встречи с адвокатами.
— Какие у нас шансы? — спрашиваю я.
— Шансы не очень, — честно признается он. — Тридцать на семьдесят.
— Даже не пятьдесят на пятьдесят? Там же все слеплено через одно место.
— Видите ли, Демид Александрович, — вмешивается молчавший до этого Скрипаль, — оно может и слеплено. Но эта ваша дамочка, Покровская… Чтобы не материться… Она же считай вас утопила.
— Это она подбросила пистолет Глеба? — хмуро гляжу на адвоката.
— Судя по тому, что у нее имелся доступ к вашему сейфу, вполне возможно, — осторожно отвечает Скрипаль. — Но есть еще вопросы к вашему исчезнувшему охраннику. А вот то, что она запустила программу, взламывающую ваш мессенджер, факт. И вы почитайте ее признания. Вы с Глебом расстались реальными врагами. Мы с Аркашей читали материалы дела и охуевали. Извините.
На миг закрываю глаза. Сейчас, я уже почти справился с собой. Им не надо видеть, что в моих глазах отражается.
— Но разве это нельзя отследить? — возвращаюсь к сфабрикованным уликам.
— Можно, — кивает Скрипаль, — только ваше дело оно как плот, слепленный из дерьма и веток. Все всё понимают, но раз плывет, значит будет называться кораблем.
Я и сам это понимаю. И к сожалению, очень хорошо понимаю, откуда дует ветер.
Все доказательства шиты белыми нитками. Начать с орудия убийства, которое я зачем-то держал у себя в сейфе. Киллер уже успел его опознать и подтвердил, что передал мне пистолет Глеба после выполнения заказа.
Охуеть, конечно. В любом другом случае парни разбили бы все эти «доказательства» в пух и прах, но только не сейчас, когда за обвинением стоит Ринат Маркелов.
Мельник прокашливается.
— Когда вы ему дорогу успели перейти, Демид Александрович? — спрашивает не без сочувствия.
— Эта компания, «Инвест Холдинг», которую на меня переписал Глеб. Он через нее наебывал Рината, — поясняю.
— То есть Маркелов решил, что вы ему помогали? — уточняет Мельник.
— Именно, — киваю, но Скрипаль протестующе качает головой.
— Покровский не переписывал на вас компанию, Демид Александрович. Документы переоформлялись по доверенности. Вот по этой, которая откуда-то взялась у вас в сейфе.
— То есть, кто-то воспользовался доверенностью, чтобы оформить на меня компанию?
— От вашего же имени, — подтверждает Скрипаль.
— Охуенно.
Адвокаты молчат, но по из виду ясно, что они полностью со мной согласны.
— Кто-то очень крупно подставил вас перед Маркеловым. А тот уже дал своим команду «фас». Вывести из строя вашего безопасника, убрать Уно — это без сомнения их рук дело.
— Та-а-ак, — упираюсь руками в стол, — утро перестает быть томным. Я даже знаю, кто этот кто-то.
Феликс. И, получается, Арина.
Блядь.
По каменным лицам адвокатов видно, что они полностью разделяют мои догадки, и от этого еще херовее.
— Значит Дениса купил не Маркелов, а Фокс? — смотрю на Мельника в упор.
— Скоро узнаем, — очень тихо, практически беззвучно отвечает тот, — ваши парни его уже ищут.
Он снова прокашливается и смотрит на Скрипаля, как будто ища поддержку. Нехорошее предчувствие зарождается за грудной клеткой и сворачивается холодным клубком.
— Что еще? Говорите!
— Демид, Александрович, эта прога, что Покровская залила… — Мельник набирает в грудь воздуха и выпаливает на одном дыхании. — Она взломала не только мессенджер.
— Что еще? Ну не тяни ты!
В ответ он не говорит, шелестит.
— Ваш банкинг. Ваши счета пусты, там не осталось ни цента.
Это конечно не все мои деньги, но это был мой капитал. И теперь я нищий. Нищий, который сидит в тюрьме по обвинению в убийстве лучшего друга. Против которого свидетельствовала любимая девушка и которого как могла закапывала.
Прикрываю глаза.
Запоминай этот момент, Ольшанский, запоминай, сука, и помни до конца своих дней.
Никогда, больше никогда ни на одну бабу ты не посмотришь как на свою женщину. Никогда больше не станешь забивать себе голову всякой хуйней на тему жены и детей. И никогда ты больше не будешь таким до отвращения уязвимым и слабым.
Умирай, Ольшанский, сдыхай уже скорей. Пусть от тебя останется одна оболочка.
Так будет лучше всем.
И главное, легче.
Я плохая дочь. Просто ужасная. Если бы папа мог заглянуть в мое сердце или прочитать мои мысли, он бы сам умер от горя.
Я очень виновата перед ним, но несмотря на кричащие доказательства, все равно не могу видеть в Демиде убийцу.
Или не хочу.