Наши матросы предложили нам на лодке вдоль берега добраться до Кампече, куда они сами направлялись, чтобы прежде всего сообщить жившим там хозяевам парохода о его гибели. Они сами были, впрочем, уроженцами того округа и торопились вернуться к своим семьям. Их предложение нас не устраивало. Мы решили направиться в городок Потрерильо, чтобы запастись всем необходимым для дальнейшего путешествия, так как все наше снаряжение погибло во время бури. В полной нищете оказались все матросы с «Санта-Марии», и всегда щедрый Стрикленд, желая им помочь, вынул из своего пояса пригоршню золотых монет и передал старшему, чтобы тот разделил деньги.
– Счастливый вы, что сберегли столько золота! – с затаенной завистью проговорил дон Хосе. – Я же все потерял, что имел!
– Потому что вы не догадались сделать так, как мы, – ответил сеньор. – Все, что у нас было, мы разделили на три части, и каждый забрал себе одну треть. Наше, впрочем, счастье, что нам не пришлось спасаться вплавь, как вам, а то лишняя тяжесть могла бы стать роковой… А что вы сами намерены делать?
– Если вы мне позволите, я отправлюсь с вами до Потрерильо, – ответил мексиканец, – так как дом мой лежит на этом пути. Быть может, сеньор Стрикленд, вас не оскорбит, если я от имени своего отца приглашу вас воспользоваться его гостеприимством.
– Откровенно говоря, – заметил ему сеньор, – ваше прошлое поведение не располагает принять это предложение. Могу ли я напомнить вам, что еще прошлой ночью вы хотели меня убить?
– Сеньор, я поступил безумно и теперь покорно прошу простить все старое. Вы спасли мне жизнь и отплатили добром за зло. Я знаю, что вам сообщили неприятные сведения о моем отце. Когда он выпьет, он действительно нехороший человек. Но он любит меня и полюбит всех, кто был добр ко мне. Поэтому я убедительно прошу вас посетить дом отца, где мы дадим вам оружие и все необходимое для дальнейшего путешествия.
– Нам нужно купить ружья и мулов, – ответил сеньор, – и если мы это получим в доме вашего отца, то готовы провести у него день или два!
– Наш дом в вашем распоряжении! – вежливо сказал дон Хосе, но я видел, как недобрый огонек мелькнул в его глазах.
– Это очень хорошо, – вмешался я в их беседу, – но я не решусь воспользоваться гостеприимством дона Педро, пока вы не поручитесь за мою жизнь. У нас, кроме ножей, нет никакого оружия!
– Вы оскорбляете меня! – резко воскликнул дон Хосе.
– Нисколько! Я только нахожу странным, что два дня тому назад вы отказались сидеть за одним столом с собакой-индейцем, а теперь желаете принять меня в своем доме!
– Разве я не сказал, что раскаиваюсь в том, что произошло? – возразил он. – А что может человек сделать больше? Слушайте, все здесь присутствующие: если какое-либо зло будет причинено этому человеку в доме моего отца, то я отвечу своей жизнью!
– Этого вполне достаточно, – заключил сеньор. – Теперь скажите, а далеко эта асьенда?
– Если мы двинемся сейчас, то будем дома к закату солнца, хотя верхом отсюда не более трех часов езды.
– Давайте собираться, – решил сеньор.
Мы сердечно простились с алькальдом деревни, который отвел Моласа в сторону и сказал ему:
– У этого места дурная слава: там живут воры и разбойники. Еще на прошлой неделе по реке туда прошел транспорт товаров, которые так и не были оплачены. Говорят, что сам сатана усыновил дона Педро…
– Нам необходимо быть в этом доме, – сказал я ему, подходя, – но если мы не вернемся через несколько дней, то вы, может быть, предупредите власти в Кампече о нашем исчезновении?
– Власти его самого очень боятся, – сказал алькальд, – он так задаривает их всех, что они ничего не видят на его дороге. Но раз с вами есть
Путь в жару оказался очень утомительным, хотя у нас, кроме платья, не было никакой ноши. К вечеру мы действительно добрались до асьенды, на которой мне пришлось впоследствии прожить столько лет. У самого входа на нас накинулась свора собак, которых не без труда отогнал дон Хосе, потом он один вошел в дом, прося нас обождать. Наконец он вернулся и пригласил войти вслед за ним. В большой, по-видимому, приемной комнате и общей столовой асьенды сидели за длинным столом несколько человек с довольно мрачными лицами, освещенными уже зажженными в сумерках лампами. В этой же комнате, но в самом дальнем углу, мы заметили лежащего в подвешенном гамаке человека и около него молодую девушку-индианку, как показалось мне, очень красивую. Она качала гамак взад и вперед.
– Подойдите познакомиться с моим отцом, – обратился к нам дон Хосе. – Отец, вот храбрый англичанин, который спас мне жизнь, и с ним индеец, который не хотел меня спасать. Я уже говорил тебе, что предложил им наше гостеприимство.