Это Кате перевести не удалось. Уши её были закрыты платком. В нос неприятно лез снег, часть лица, погружённая в снег, окоченела. Щёку больно покалывало, ухо тоже болело. Как же тяжело так лежать! Катя приоткрыла один глаз. Лучше бы она этого не делала. Рядом с ней лежала мёртвая девушка: губы её съехали в разные стороны друг от друга, один глаз был зажмурен, а второй… А второго не было. Половину жёлтого лица снесла пуля и оголила плоть и череп. Из-под платка выбивались мочалистые каштановые волосы. На шее у убитой была деревянная табличка, надпись которой скрыл снег. Кате совсем стало плохо. Её начинало мутить, всё вокруг двоилось. Таких изуродованных тел она ещё никогда в жизни не видела. Это ещё очень повезло, что Катя не могла чувствовать запах медленно, но разлагающего тела, благодаря заложенному носу. А то было бы совсем худо. Быть среди трупов – самый настоящий ужас, который передать словами не получится. Вот лежишь среди них и понимаешь, что этот человек когда-то жил, чувствовал, учился, любил… А сейчас от него осталась только обезображенная оболочка, совершенно на него не похожая. «Спасибо вам, родные», – мысленно поблагодарила убитых девочка. Благодаря им они с Гришей сейчас могли спрятаться. Катя зажмурила глаз. Она дышала малейшими глоточками воздуха, чтобы лишний раз не шевелиться и не привлекать внимание немцев. Сейчас их главная задача была – слиться с мёртвыми. Вдруг Катя почувствовала, как фриц подошёл прямо к ней. Он был настолько близко, что ноги слегка могли касаться её бока. Девочка перестала дышать совсем. Вдруг она услышала голос прямо над ней:
– Okay, Alfred, machen wir weiter. Unter den Leichen werden wir sowieso nichts finden. (Ладно, Альфред, пошли дальше. Мы тут среди трупов всё равно ничего не найдём).
С этими словами он наступил на спину Кати и ещё больше вжал её в снег. От такого сильного давления, у девочки нечаянно из груди вырвался сип. Его невозможно было не услышать, он был слишком громкий. Нога немца резко убралась со спины ребёнка:
– Sie sind unter den Leichen! (Они среди трупов!) – прокричал он и схватился за оружие.
В этот момент Катя, сама от себя такого не ожидая, вскочила на ноги и бросилась на врага, который ещё не успел поднять автомат. Девочка не думала ни о чём, в голове было пусто, только прилив неизвестного адреналина. Она врезалась в ошарашенного немца и свалила его с ног. Раздались выстрелы, пули вошли в снег. Она налегла на оружие, не давая оккупанту развернуть дуло в её сторону. Катя давила руками немцу на лицо. Бороться в варежках было сильно неудобно. Но девочка понимала одно: если не справится – это смерть. Сзади тоже слышались звуки борьбы: там дрался Гриша со вторым немцем. Тем временем оккупант, на котором лежала Катя, опомнился и стал сопротивляться активнее. Он схватил ребёнка за запястья и с лёгкостью скинул её с себя в снег. Руки его потянулись к автомату, но девочка не хотела разделить участь тех, кого застрелили на этой поляне несколько дней назад:
– Нет! – крикнула она и вцепилась в немца с новой силой.
Одна из варежек, наконец, слетела с руки. Катя скинула с фрица шапку и вцепилась в его светло-рыжие длинные волосы:
– Не смей! Не смей! Не смей! – повторяла она в истерике.
– Mist! Geh weg, kleines Wesen! (Чёрт! Уйди, мелкая тварь!) – бранился немец.
– Не смей! Не смей! – твердила та.