Вечером, когда они танцевали под наблюдением полковника и кузена, патефон внезапно замедлил вращение диска, скорбно постанывая. Джоффри кинулся к нему и начал крутить ручку.
– Знаете, – сказал он раздраженно, – это ведь жуткое занудство: все время останавливаться и подзаводить его. Жалко, что у нас совсем нет знакомых. Соберись мы компанией, и танцевать было бы веселее, а кто-нибудь стоял бы у машинки и все время ее подкручивал.
– Марджи вернулась, – заметила Джорджи. – И, по-моему, не одна. Она меня просила, чтобы я как-нибудь привела вас к ней. Может быть, заглянем туда завтра и позовем их всех к нам на вечер?
– Преотлично, – ответил Джоффри, опуская иглу на пластинку.
3
Светские таланты Маржди Стюарт отличались определенным своеобразием. Ей нравилось заполучать на свои субботние спектакли пару-другую звезд. Однако наблюдательностью она не блистала, и частенько приглашенные полузнаменитости друг друга совершенно не выносили. Их она окружала разношерстной компанией молодых людей и девиц, приглашенных в последнюю минуту по телефону более или менее случайно, и по большей части сочетавшихся между собой так плохо, что взаимное жгучее омерзение звезды заодно распространяли и на хор. А затем Марджи горько сетовала, как люди не умеют ценить того, что для них делают, и удивлялась, почему полузнаменитости редко принимали второе ее приглашение. Какая-то темная загадка! Порой она даже начинала подозревать, что более искушенные и давно утвердившиеся охотницы за знаменитостями стакнулись между собой и ведут против нее черные интриги.
Марджи уже успела испробовать спорт, аристократию, адвокатуру и сцену. Но ее королевские адвокаты никогда не занимали сколько-нибудь видного места на газетных страницах, а их младшие коллеги принадлежали к бережливому типу и до Криктона ехали третьим классом, а там пересаживались в вагон первого класса, чтобы выйти из него на следующей станции, где их ждал автомобиль. В сценический период ее гостиная напоминала общую гримерную непризнанных талантов или, точнее, приемную театрального агента, полную нетерпеливых искателей ангажемента. Ей не хватало грубости и пристрастия к алкоголю, чтобы преуспеть с эфебами Спортландии, а голубая аристократия не желала иметь с ней ничего общего. Лучшее, что ей удалось раздобыть, была вдовствующая титулованная дама из Нортумбрии и промотавшийся ирландский граф, чей дом сожгли шинфейнеры.[116]
Но ничего хорошего из этого не вышло: вдовствующая дама повернулась к графу спиной, ибо он в свое время был замешан в бракоразводном процессе и выступал свидетелем против ее родной племянницы.Пока мистер Перфлит, бежав от Цитеры,[117]
пребывал в лондонском изгнании, он заманил Марджи в мир искусств. Мистер Перфлит с полной откровенностью признался, что в Англии занятие искусством никогда доступа в свет не открывало – во всяком случае, до тех пор, пока старческий маразм не обезвреживал художника и не делал его абсолютно неинтересным. Но, прибавил он, взобраться по черной лестнице знаменитости – штука тоже недурная: ведь заметную часть светских газетных сплетен поставляли, а то и писали, эти же самые художники. Перфлит не ввел Марджи в круг интеллектуальных англо-католиков, о которых он столь восхитительно поведал Макколу. Это удовольствие он приберегал Для себя – маленькое развлечение в зимние месяцы И вообще они были слишком серьезны и образованны, чтобы терпеть Марджи, а кроме того, всегда делали вид, будто приходят в бешеную ярость, если их фамилии мелькали на столбцах «светской хроники», чего вожделела Марджи. Подобно Джорджи, по несколько иному поводу, они воспринимали это как унижение.