Дочь полковника

Цыганку в миссис Ригли можно было узнать с первого взгляда. При всей своей бесспорной, а с безнравственной точки зрения и прельстительной полноте, она казалась жилисто-крепкой, как дрок на открытом всем ветрам обрыве. Бездонной хитрости черные блестящие глаза, черные слегка кудрявые волосы и смуглота довершали впечатление. Занимаясь домашним хозяйством, что ей крайне претило, она выглядела редкостной неряхой – ветхий, посеревший, замызганный халат, нечесаные сальные волосы, всклокоченным нимбом осеняющие угрюмо-яростное лицо. Но когда ей выпадал случай показать себя in fiocchi,[91] приход ахал и таращил глаза на яркую пестроту ее шалей и шляпок, шикарность ее юбок, вызывающе глубокий вырез блузки и обилие пудры и помады. Прибегая к силе убеждения, она становилась такой вкрадчиво-льстивой, что многие вполне почтенные люди (увы!) серебрили ей ручку очень и очень щедро. Когда же она чувствовала себя оскорбленной или желала настоять на своем, мало кому удалось бы превзойти ее в виртуозности и непристойности бранных эпитетов. Все соседки трепетали перед ней и, как истинные леди, не пытались отвечать ей той же монетой (что почти неминуемо обрекло бы их на бесславное поражение), а гордо отмалчивались.

Как ни удивительно, столь великолепное создание не нашло для себя никого лучше мистера Берта Ригли, безобразного, смахивающего на хорька замухрышки с неукротимой тенденцией пополнять род человеческий. Возможно, решающей оказалась как раз эта тенденция, а, возможно, цыганскую кровь в ней воспламенили его лукавство и незыблемая нечестность. Их усилиями (не исключая некоторой помощи со стороны) на свет были произведены все разновидности детей и подростков, какие только известны науке: чумазые, вопящие младенцы, рыженькие девочки с темными глазами и черноволосые мальчики с голубыми глазами, белобрысые юнцы и длинноногие еще нескладные брюнетки. Однако при такой поразительной физической разнокалиберности их объединяла одна общая фамильная черта – все они были на редкость искусными ворами и воровками. Даже младенцы, едва научившись ползать, уже норовили стянуть что-нибудь у других младенцев, а дети постарше широко практиковали весь спектр мелких краж. До водворения Ригли в Кливе этот вид преступлений против частной собственности был там почти неизвестен. Но сразу же с их появлением бродяги, которые прежде вели себя с образцовой честностью, принялись опустошать приход. Полиция была поставлена на ноги, несколько ни в чем не повинных, но неимущих людей, которые пешком перебирались из одного работного дома в другой, подверглись аресту и получили суровые приговоры, однако кражи не прекратились. То мистер Джадд лишался юного кабанчика, зеницы своего ока, то груши Марджи в одно прекрасное утро оказывались не только обобранными, но и варварски обломанными, то огородик полковника, которым он очень гордился, так как сам в нем не работал, являл собой в лучах зари миниатюрное подобие поля битвы на Сомме.[92] Яйца, куры, молоко, овощи, фазаны, куропатки, кролики, зайцы исчезали самым таинственным образом, и хотя охота на бродяг велась с неугасающим беспощадным рвением, эпидемия не стихала. Безмолвная агония мистера Перфлита, лишившегося всей своей клубники и спаржи, не поддается описанию.