Дочь реки

Гроза развернулась и вышла прочь, не дослушав ее полубезумные причитания. Надо же, сходила проведать — как будто в лохань с помоями окунулась! Не помня себя, скатилась по лестнице и едва в руки князя не попала, вслед за которым шла Драгица — провожая его и присматривая. Раз уж пожелал он прийти, навестить жену. Крепкие ладони тут же сдавили плечи. Гроза голову опустила, дернулась из них — будто обожглась. Стыдно и горько так, точно в этот самый миг, как князь едва коснулся ее, уже подтвердились обвинения Сении. Только тем, что смотрит на нее Владивой встревоженно и вопросительно.

— Что случилось, Гроза? — шепнул он, склоняясь к ее лицу.

Она только головой помотала и вырвалась все ж. Протиснулась мимо него и даже на Драгицу не взглянула. Пришлось в свою горницу возвращаться — а выходить из нее совсем расхотелось. И словно бы весь терем услышал, что сказала ей Сения: видно, Варьяна разболтала — потому как поползли, словно смрадный болотный туман, повсюду слухи, которые, кажется, и пытались женщины от князя скрыть, да не очень-то. Ненароком все ж дойдут. Говорили, что никак Гроза решила от меньшицыного ребенка избавиться. А то и от нее самой. Не зря ведь вернулась в Волоцк вместе с Владивоем, а тот и скрывать не хотел уж, что на дочь воеводы своего смотрит вовсе не по-отечески. Беляну, вишь, не привез, а Грозу — едва не как княжну под собственным своим приглядом. И мало их интересовало то, что сама она никак заботы княжеской не хотела. И не знала уже, куда деться от чувства тяжкого, что и впрямь как-то виновата в случившемся с Сенией, хоть понимала, что нет.

Не хотелось из покоев выходить и на глаза людям показываться — неизменно недобрые взгляды ее встречали повсюду, где она ни появлялась.

Потому Гроза невольно все за Владивоя цеплялась мыслями и взором — при каждой встрече. Один он, кажется, ее поддерживал безмолвно, один он не осуждал. Сения помалу все ж шла на поправку, перестала терзаться до смерти, начала и заботу женскую принимать. А там, как оправилась малость, вдруг пришло веление князя явиться к капищу Макоши, Лады да Мораны, что стояло недалеко за стенами Волоцка. Созвал и видных гостей, что как раз через город путь держали в соседние княжества: видоки ему были нужны.

Грозе тоже пришлось идти: Драгица строго наказала не увиливать.

— Хоть воздуха глотнешь свежего. А то и сама скоро, как Сения, захвораешь, — проворчала.

Дождь накрапывал нынче. Мелкий, тоскливый. Небо все заволокло хмарью непроглядной, кудлатой, что протягивала нити свои к макушкам идолов, стелилась над пышными, словно встрепанные ведьмины космы, кронами сосен. Оттого казались все, кто собрался вокруг, словно прибитыми, оплывшими. Одежда в темных пятнах, что становились только глубже, облепленные волосами головы, бороды мужчин в мелких каплях мороси, подолы, бурые от уже вздыбленной грязи. Прохлада колючая по открытым рукам и душная горечь в горле — Гроза то и дело сглатывала ее, да не могла никак избавиться.

Все ждали князя. Говорили уже, что он тут, да пока со жрицами о чем-то в стороне от святилища говорит. Уж о чем, то, может, скоро всем известно станет. И принес он с собой щедрые требы — а значит, быть какому-то обряду.

Гроза то и дело обводила взглядом толпу: много народа собралось, будто важное что-то и впрямь нынче должно свершиться. Пришла и Ведара: уж ее, как старшей жрице Макоши, тут самое место. Она, окутанная зыбкой дымкой ненастного дня, как будто походила на вырезанную в дереве богиню. А больше ни на ком не задерживалось внимание — ни одно лицо не было Грозе хоть сколько-нибудь близко, хоть и прожила она в детинце несколько зим. А все как-то по верхам получилось. Из-за того, верно, что побаивались ее всегда. Мужчины сторонились, хоть и находились смельчаки. А женщины недолюбливали.

И вдруг выдернулся знакомый облик из мешанины других. Гроза вздрогнула даже, будто земля под ней качнулась. Будто спала и вдруг почувствовала, что падает. Она шагнула назад, прячась за спинами, обошла полукруг людской, пока все были заняты толками да догадками и особо по сторонам не смотрели. И хотелось волосы, распушившиеся от влаги, пригладить, оправить сырую поневу — да хоть как-то прихорошиться: от волнения душного и радостного тоже.

Вот и широкая спина, укрытая бледно-синей рубахой, и шея сильная с волнами влажных волос на ней.

— Измир! — схватила Гроза того молодого мужа за локоть — и он обернулся, опуская на нее недоуменный взгляд.