Дочь реки

Нынче было чуть пасмурно, влажно — и предчувствие скорого затяжного дождя так и висело в воздухе. Словно Ярило на Купалу и правда умер — схлынула его ярая сила, и смогли пробиться облака на небоскат, затянули его ровной пеленой, от которой и не знаешь, чего ждать. Гроза спустилась во двор после утренни — пройтись и подышать перед тем, как в светлицу идти и урок на день выполнять. Как бы ни было велико ее негодование от решения князя, а сиднем сидеть целыми днями в горнице — умом рехнуться можно. А тут, посреди липовой густой рощицы, было так свежо — что даже самое тяжкое уныние чуть легче становилось. Потемнели стены княжеского терема от легкой сырости, что впитывалась и в волосы, тут же распушившиеся, и в одежду, и в темную кору лип, что становилась и вовсе как будто черной.

Если пойти по этой дорожке, можно добраться и до святилища Перунова в дальней оконечности детинца. Там стоит два дуба, еще молодых: их посадил отец Владивоя

— но уже могучие, раскинувшие ветви далеко в стороны. С них можно собирать желуди осенью: мелкие, вытянутые — все ж в этих краях дубам холодновато бывает, особенно в лютую зиму. Но эти два выросли на славу. Гроза и пошла по тропинке одна, медленно сплетая друг с другом цветки мелкие, что густо росли у корней лип, среди тонких стебельков травы. Оставляла сладковатый запах на пальцах лиловая дрема, яркими звездочками перемежаясь с нежными незабудками. Незабудку хотелось вплести в венок — обязательно. Может, так память Грозы передастся Перуну, и он захочет помочь? Захватила она с собой небольшой туесок меда и пирогов из поварни утащила, едва не получив по рукам от грозной Сеньши. А может, и получила бы, не будь она теперь почти что княжеской невестой.

Звучали за спиной отдаленные голоса кметей где-то у дружинных изб. Гроза все шла, не торопясь, метя подолом мокрую от обильной росы траву, и в ноздри ударял запах острый, грибной. Щекотный аромат мшистой земли и желтого липового цвета. Вдруг разошлись на небе нудные, безразличные облака — и свет Дажьбожьего ока хлынул через зыбкий полог ветвей, ударил по тонким ладоням листьев, стек по темным стволам на землю самую. Рассыпался пятнами посреди травы, словно пригоршни самоцветов кто разбросал. Ярче стала клетка на поневе, блеснула у висков бронза колтов — Гроза прищурилась даже. Развернувшись, подняла лицо к небу — и каждую веснушку запекло, как маленький уголек. Хорошо — и горько от того, что миг этот, простой, но яркий, разделить не с кем. А душа, все больше немеющая с каждым днем, только глотает свет этот, не разогреваясь. Гроза приподняла влажный подол, чтобы идти было легче, дошла до святилища Перуна. И нечасто она ходила сюда: тут все больше волхвы нужные обряды проводили да князь с дружиной справляли требы, чтобы благоволил им. А женщинам сюда ходить большой надобности нет. Но нынче словно нить какая сюда Грозу притянула.

Она остановилась, едва ступив за ворота, увитые лентами, исчерченные резами, словно шрамами: и сила их сомкнулась за спиной, точно плотные створки. И отчего- то страшно стало. У кого заступы пришла просить? Ведь Перун — соперник вечный Велеса, что Рарогу покровительствует. Как бы не осерчал Скотий бог, как бы не вышло беды из-за распри братьев. Но раз уж донесли сюда ноги, то бежать и вовсе глупо.

Гроза подошла, поклонилась Громовержцу, который в силу большую входил уже: не так далеко его день — в начале серпеня. Она обошла посолонь вокруг чура, обращаясь к нему с почтительной мольбой: ведь Рарог тоже воин — должно и ему помочь, коль скоро он не виноват в смерти Домаслава. Требы вместе с душистым венком остались у подножия Перуна, и Гроза, уходя, все же подняла к нему взор.

— Раз уж имени я тебе близкого. Напитанного силой твой и гневом. Услышь меня, бог-Воин. Помоги, убереги. Пусть правда откроется и не будет несправедливости под твоим высоким взором. Все тебе видно с холмов, тебя нельзя обмануть.

Она постояла еще мгновение — и назад пошла, размышляя, донеслись ли ее слова до Громовержца. И как он пожелает о том сказать, если услышал все ж. Но только она вернулась из-под могучей тени дубов в душные объятия лип, как навстречу челядинка попалась — Хвостица — остановилась перед Грозой, запыхавшаяся и взбудораженная так, будто увидала нечисть какую.

— Меня Драгица послала, — она сглотнула сухо. — Там пришел этот… Рарог сам пришел. Один.

Гроза аж покачнулась слегка, как ослабело вдруг в коленях. Она схватила челядинку под локоть и скорее потащила во двор, надеясь, что Рарога еще не успели увести.

— Идем. Идем!

Но скоро обогнала ее, совсем до колен подол подняла, едва не перепрыгивая через высокую траву, что буйно разрослась во влаге рощицы. Она пронеслась вдоль теремной стены и только перед тем, как вывалиться во двор, приостановила шаг. Сердце колотилось бешено, но не от короткого бега, а от волнения. Неужели, правда? Вот он, знак от Перуна? Теперь не упустить бы.