Теперь хотелось закончить со всем поскорей и вновь вернуться в привычную ватагу, где нет других тревог, кроме собственной жизни и добытка. Где никто душу на части не рвет, не режет взор манящей наружностью и теплой близостью, в которую хочется словно в омут рухнуть.
— Сказала, что не видела тебя уже давно, — едва слышно проговорила женщина, цепляясь пальчиками за ладони, которыми он поглаживал ее бедра. — Что тоже тревожусь. Но не знаю, где ты.
Милонега передернула плечиками — думается, нарочно плавно — и волосы ее расползлись в стороны, блеснув в свете лучины серебряной плавью. Рарог вздохнул рвано, развел ее округлые колени шире, открывая перед собой — и женщина с готовностью уперлась ладонями в лавку позади себя, откинулась назад, приглашая прильнуть поцелуем к белой шее или налитой груди.
— Ты много обо мне не говори, — предупредил Рарог напоследок. — Даже ей. Я сам туда наведаюсь нынче.
Толкнулся бедрами вперед, погружаясь в теплую влагу ее тела. Обхватил за талию, удерживая, звеня внутренне от нарастающих с каждым движением стонов Милонеги. Он брал ее быстро, яростно, силясь сбросить еще не совсем прошедшее напряжение. Пот прозрачными каплями падал на живот женщины, на мерно покачивающуюся грудь, и как будто легче становилось, словно забирал он с собой наросшую на душе тяжесть.
Когда Милонега замерла, прижатая к лавке расслабленным телом Рарога, день уж отгорел, в маленькое окошко сенцов лился теплый свет вечерней зари. Пора возвращаться.
— Как же хорошо с тобой, Измир… Когда я увижу тебя снова? — прошептала женщина, гладя кончиками пальцев его влажную спину.
— Я не знаю, Нега, — честно ответил Рарог.
Теперь он не мог сказать, придет ли сюда еще раз.
Глава 12
Скоро понесся нарочный до Веривеча, где был стан Уннара Ярдарсона. Пути туда было не больше трех дней верхом, да, коли быстро ехать, и того меньше. Только сын ярла без части своего хирда, мужей самых ему ближних, по землям княжества не ездил. Все ж чужаки они здесь. И как ни терпели их во всех весях и городах, не зная точно, виноваты ли в том, что русины то и дело по рекам на лодьях ходят, а все равно без любви особой встречали. Понимали, что люди Ярдара Медного — не купцы, которые только на несколько дней появляются то тут, тот там на пути к югу — а значит, ожидать от них можно чего угодно.
Потому Уннар Ярдарсон добирался до Белого Дола не так быстро, как, верно, хотелось князю. Но все ж не так долго ехал, как хотелось Беляне. Княжна и деть себя куда — не знала. И с каждым днем словно гасла, даже волосы ее теплого пшеничного цвета тускнели. Зеленые глаза словно топью болотной обращались. Может, Гроза больше выдумывала себе, может, все эти перемены только чудились ей, а подругу было нестерпимо жаль. И она захотела даже отправить какую весточку возлюбленному Беляны — Долесскому княжичу Любору, но не могла придумать, как это сделать так, чтобы не стало вмиг известно отцу или — чего хуже
— князю. Ведь оба теперь надзирали над дочерьми так строго, словно опасались, что те птицами обратятся и выпорхнут прочь из острога в самое небо, где не удержишь, не поймаешь.
И совсем тоскливо стало, как, отгостив свое, засобирался из Белого Дола Домаслав с обещанием, что на Купалу обязательно вернется, а там уж со сватовством, все как положено и предками завещано.
Перед тем, как до Ждимирича отправляться, он пригласил Грозу прогуляться по берегу. Она и не хотела соглашаться, да хитрый парень позвал ее при отце, а тот таким взглядом обжег, что отказаться никак нельзя. Вот и пошли они прочь из острога, как внутренне Гроза ни сопротивлялась. Сварожий чертог нынче радовал глаз золотистой лазурью. И тепло перетекало над землей, в конце цветеня еще не слишком нахальное, навязчивое: то окутает плечи, то развеется мимолетным студеным ветром. И хорошо так гулять — за стеной острога да мимо веси — по тихому берегу, куда женщины даже белье не носят полоскать. И ребятня не забегает втайне от родителей.
Тихо шелестел молодой рогоз у границы воды. Пахло ландышами: свежо и пьяно одновременно. To и дело мелькали среди травы в сырых овражках и ямках жемчужные россыпи их цветков. Гроза и Домаслав молчали долго, будто слова подбирали, которые можно было бы друг другу напоследок сказать. После принялись вспоминать, как хорошо было тогда в Ждимириче недалеко друг от друга жить. Как бегали они на равных по дворам, улицам и в окрестностях всех, куда ноги доносили, несмотря на упреждения старших. И как было бездумно тогда, легко, ничто не давило на голову, ничто не отравляло жизни.