Дочь Революции (СИ)

Остальные немногочисленные выжившие разбрелись по каютам. На судне наличествовало четыре люкса: по одному на верхней и шлюпочной палубах, два на средней. Каюта рядом с капитанской рубкой оставалась за Ливерием — за время стоянки ту переоборудовали в мастерскую по ремонту экипажа. На шлюпочной палубе уложили раненых. Среднюю палубу поделили меж собой оставшиеся человек тридцать, в число которых вошли Анастази и Залерт. Последний почти сразу скрылся в баре на корме.

Разместившись за стойкой, Дмитрий из гранённого стакана пил солод. Бутылка с янтарной жидкостью постепенно пустела, а лицо странника становилось мрачнее. Глазные протезы то и дело меняли яркость, будто встроенный графический адаптер воспроизводил динамический видеоряд.

— Пьёшь? — Анастази села напротив.

— Пью.

Вестница кивнула на бутылку.

— Нальёшь?

Будто очнувшись, красморовец достал с полки ещё один стакан и, плеснув в него солод, подал балтийке. Та в безмолвном тосте подняла его, пригубила после. Специфичного алкогольного вкуса не ощутила.

— Я видела тебя… — заговорила Анастази — Дмитрий пристально на неё посмотрел, точно вновь просканировав, — рядом с той девушкой, в «Клюкве». Это была твоя?..

Вопрос Залерт воспринял спокойно. Поморщился лишь, когда залпом осушил стакан.

— Да, в каком-то смысле, — и нервно усмехнулся. — Уже вторая за месяц.

— Вторая… Что?

— Умершая. Градемин забрал их обеих, — а после, чуть подумав, добавил, — хотя, быть может, это я был недостаточно настойчив.

— Мою подругу он тоже забрал, — вполголоса поделилась Лайне. — Да и Нину почти тоже… Меня только не успел.

— Это даёт надежду. — Дмитрий освежил стаканы. — Только будь поосторожней со своим приятелем: мутный он какой-то, а ты не похожа на тех, кто часто зависает с такими… ребятами. — Вестница квёло ухмыльнулась. — Как так вышло, что вестница сработалась с чужим гардом?

— Не лучшая история, честно говоря, — задумчиво. — Чтоб ты понимал масштабы [жести], моим самым безобидным воспоминанием о нём является то, что во время некрочтения я видела, как он [сношает] мою подругу детства. Да-а, и мёртвой была подруга, а не он. Благо что я половинчатая, и часть прошла мимо меня.

— Да уж. Я сам, конечно, не эталон моральных ориентиров, но строить отношения с таким, э, базисом… было бы весьма проблематично. Вся эта ревность… неприятная штука.

— Ревность? — Анастази скривилась. Рукой прикрыла глаза и вздохнула. — Похоже, я уже не доживу до момента, когда мне в партнёры перестанут приписывать каждого мужчину, с кем я рядом дышала.

— Серьёзно? — Залерт хохотнул. — Не в первый раз сватают?

— Да вообще… Сначала один, потом другой, теперь вообще третий. Всё бы ничего, но [лир], по милости Кемрома был уничтожен мой родной город, он убил неплохого… человека из-за клюва и ребят в мурмурации, а потом привёз в Градемин «Панацею», которой укололи меня… Даже как-то обидно, когда сватают к такому. Пойми, я… Я не могу осуждать Кемрома за прошлое, теперь. Я увидела, что он может быть другим. Вот только это не вернёт моих друзей, мой дом… Мою историю.

Наклонившись через барную стойку, Залерт дотронулся до плеча девушки и попытался приободрить:

— Эй, это ещё не конец. Послушай, уж если «Миротворца» путают с «Панацеей», то, может, возможно, и наоборот?

Спорить Анастази не стала. Погибни она в бою, чётко осознавала вестница, никто и вопросов бы не задавал. Другой вопрос, что отложенная смерть людьми воспринимается плохо, и они травятся и травят надеждой.

Спустя полтора часа Анастази закрылась в каюте. Ни заснуть, ни расслабиться девушка не могла. Снаружи завывал ветер: несмотря на закрытые иллюминаторы, тянуло сквозняком. С каждым часом апейрона требовалось всё больше. Судовой дозиметр, установленный рядом с уборной, улавливал высокий уровень элегического поражения закрытого типа.

Когда Лайне сделала очередной круг по каюте, в дверь внезапно постучали. Почти сразу она открылась. На пороге стоял Кемром с чашкой чая.

— Я подумал, — проговорил мужчина, — тебе не помешает.

После этого капитан остался. Время тянулось медленно и утомительно. Говорили Анастази и Кемром шёпотом. Достаточно тихо, чтобы за тонкими стенами их никто не услышал, но чётко, чтобы понимать друг друга. Своё решение нарушить молчание карпеец объяснил так:

— Не существует в нашем мире угла, где не ступала бы смерть. Мы не для того выплыли из кровореки, чтобы по воле мёртвых умолкнуть.

Затем Лайне неожиданно спросила:

— Это Красмор сделала тебя таким? В смысле, экзитус, он…

— …не калечит, а лечит? Nof. Ха-х, у них бы не получилось такое измыслить… Я таким родился.

Чашка чая остыла: взяв её в руки, Анастази ощутила холод керамики. Девушка попыталась сделать несколько шагов, но закашлялась.

Внезапно снизу застучало. С каждым разом стук становился всё громче, настойчивей. Схватив с туалетного столика фирменные ручку и блокнот, Кемром застенографировал последовательность ударов.

— Это сигнал СОС, — расшифровал мужчина и посмотрел на Анастази. — Мне же не кажется?

— Нет, — взволнованно закивала та и, привстав с кровати, ещё раз вслушалась. Тише не стало, — я тоже это слышу.