Читаем Дочь священника полностью

МИССИС УЭЙН: Их тоже, конечно, можно понять – нельзя же всем дозволять спать на улице… То есть что бы тогда было… И как не думать, что тогда бы все бездомные валом повалили, шушера всякая, если я понятно выражаюсь…

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [сам себе]: Счастливые деньки! Пикники с девочками-скаутами в Эппингском лесу[97] – фургончик напрокат, с чалыми лошадками, бока лоснятся, и я на облучке, в сером фланелевом костюме, пестрой соломенной шляпе, скромном шейном платке. Булочки с имбирным лимонадом под зелеными вязами. Двадцать девочек-скаутов, набожных, но игривых, резвятся в папоротнике по грудь, и я, счастливый наставник, верчусь среди них, in loco parentis[98], пощипывая за мягкие места…

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Ну, хто другой, может, и покемарит, а мне кости стары, паршивы спать до утра не дадут. Это в прежные дни я могла кемарит, с Майклом.

ЧАРЛИ: Джем – нет. Но сыр дают, дважды в неделю.

ЖИД: О, Хоспади! Больше я не вынесу. Пойду в Б. М. П[99].

[Дороти встает, но колени у нее закоченели от холода, и она чуть не падает.]

РЫЖИЙ: Загонят тока, на хрен, в работный дом. Что скажешь, если завтра утром пойдем все к «Ковент-гардену»? Если пораньше подвалим, настреляем груш.

ЧАРЛИ: Я уж клятым «Дартмуром» по горло сыт, можешь поверить. Сорок зэков чуть копыта не откинули за то, что сошлись со старухами из тамошних огородниц. Старыми кошелками, семидесятилетними – картоху копали. Ну, нам и всыпали! К стене приковали, на хлебе и воде держали – клятый ад устроили.

МИССИС БЕНДИГО: Ну уж нет! Пока там мой драный муженек. Одного фингала в неделю мне хватит, спасибо.

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [скандирует, мыслями в былом]: Арфы же наши мы повесили на вербах вавилонских!..[100]

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Держис, детка! Потопай ногами, шоб кров разогнат. Я пройдус с тобой через пару минут до Павла[101].

ГЛУХАРЬ [напевает]: Ты ж моя залупа…

[Биг-Бен отбивает одиннадцать часов.]

ХРЮНДЕЛЬ: Еще шесть ебаных часов! Очуметь!

[Проходит час. Биг-Бен уже не бьет. Туман становится реже, холод усиливается. За облаками в южной части неба проглядывает щербатая луна. Дюжина самых матерых бродяг остается на скамейках и ухитряется заснуть, скрючившись и закутавшись в обширные пальто. Периодически они стонут во сне. Остальные разбредаются кто куда, намереваясь бродить ночь напролет, чтобы не замерзнуть, но к полуночи почти все возвращаются на площадь. На вахту заступает новый полисмен. Он прохаживается по площади через каждые полчаса и всматривается в лица спящих, но не трогает их – просто убеждается, нет ли трупов. С каждой скамейки периодически встают и топчутся несколько человек, разгоняя кровь, а затем снова садятся ненадолго. Рыжий и Чарли наполняют кружки в фонтане и идут на Чандос-стрит в отчаянной надежде вскипятить чай над костром дорожных рабочих; но там греется полисмен и отсылает их прочь. Жид внезапно исчезает, вероятно, отправившись просить место в Б. М. П. Ближе к часу ночи проходит слух, что некая леди под мостом Чаринг-кросс разливает горячий кофе и раздает сэндвичи с ветчиной и пачки сигарет; все ломятся туда, но слух оказывается ложным. Когда люди снова стягиваются на площадь, непрестанное мельтешение на скамейках ускоряется, начиная напоминать игру «лишний – вон». Невозможно заснуть, когда сидишь, засунув руки под мышки, разве что вздремнуть на две-три минуты. В таком состоянии время неимоверно растягивается. Ты проваливаешься в путаные, тревожные сны, не переставая сознавать, где находишься, и чувствовать лютый холод. Ночь поминутно становится все яснее и холоднее. Отовсюду слышатся всевозможные звуки: стоны, ругань, резкий смех и пение, и постоянно стучат чьи-то зубы.]

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС [скандирует]: Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались!..[102]

МИССИС МАКЭЛЛИГОТ: Мы с Эллен два часа по городу бродили. Ей-богу, гробница гребана, вверху фонари палят, и ни души кругом, тока легавые, знай себе, по двое ходят.

ХРЮНДЕЛЬ: Пять минут второго, а я с обеда ни хуя не ел! Еще бы, такой блядской ночкой другого и ждать не стоило!

МИСТЕР ТОЛЛБОЙС: Я бы назвал это разгульной ночкой. Но на вкус, на цвет… [Скандирует] Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани моей!..[103]

ЧАРЛИ: Как вам такое? Мы с Пронырой щас устроили налет. Проныра увидал в табачной витрине «Золотые хлопья» пирамидой и говорит: «Черт возьми, я стырю несколько клятых пачек, – грит, – даже если загребут!» Короч, обмотал руку шарфом, и мы ждем, пока клятый грузач проедет, шобы шум заглушить, и Проныра дубасит витрину – бздынь! Хватаем дюжину пачек и чешем как угорелые. А когда за углом открываем, там внутри ни единой клятой папироски! Витрины клятые. Я аж заржал.

ДОРОТИ: У меня ноги подкашиваются. Сейчас упаду.

МИССИС БЕНДИГО: Ох, гад, ох, гад! Выставить женщину за дверь в такую паршивую пору! Подождите, застану пьяного субботней ночкой, тогда ему каюк. Отбивную, млять, из него сделаю, точно говорю. Так утюгом, млять, отделаю, с пола можно будет соскребать.

Перейти на страницу:

Все книги серии A Clergyman's Daughter - ru (версии)

Дочь священника
Дочь священника

Многие привыкли воспринимать Оруэлла только в ключе жанра антиутопии, но роман «Дочь священника» познакомит вас с другим Оруэллом – мастером психологического реализма.Англия, эпоха Великой депрессии. Дороти – дочь преподобного Чарльза Хэйра, настоятеля церкви Святого Ательстана в Саффолке. Она умелая хозяйка, совершает добрые дела, старается культивировать в себе только хорошие мысли, а когда возникают плохие, она укалывает себе руку булавкой. Даже когда она усердно шьет костюмы для школьного спектакля, ее преследуют мысли о бедности, которая ее окружает, и о долгах, которые она не может позволить себе оплатить. И вдруг она оказывается в Лондоне. На ней шелковые чулки, в кармане деньги, и она не может вспомнить свое имя…Это роман о девушке, которая потеряла память из-за несчастного случая, она заново осмысливает для себя вопросы веры и идентичности в мире безработицы и голода.

Джордж Оруэлл

Классическая проза ХX века

Похожие книги