Дочь того самого Джойса

Я не в силах оторвать взгляда от мухи на полу под окном. Почему у нее не перестает дергаться лапка? Почему доктор не убил ее по-настоящему? Сразу, без боли и страданий? Дергается… дергается… Когда она кончит дергаться?

– Внутри у каждого мужчины есть некий вечный образ женщины… он живет в подсознании, конечно, и всегда проецируется на женщину, которую он любит. Это и есть анима, и она служит мостиком к творческому началу, к бессознательному. – Доктор Юнг замолкает. – Вы меня слушаете, мисс Джойс?

Он подходит к окну, нагибается, берет муху за порванное крылышко и бросает ее в мусорную корзину за письменным столом. Потом тяжело опускается в кресло. Его колени довольно громко поскрипывают.

– Давайте поговорим о вашем отце.

Я, словно в тумане, смотрю на доктора Юнга, сидящего за столом. Он барабанит пальцами по тетради и наблюдает за мной, прищурив глаза.

– Нет, – отвечаю я. – Не баббо живет в долине смерти. Он – единственный человек, который меня понимает. И единственный, кому я верю.

Я соскальзываю с кресла и присаживаюсь на корточки, пытаясь заглянуть в корзину для бумаг. Ее лапка все еще дергается? Я должна знать, жива муха или мертва… Я ползу по полу, пока корзина не оказывается прямо у меня перед носом. Где же муха? Где она?

– А кто живет в долине смерти, Лючия? Кто в долине смерти вместе с вами? – Доктор Юнг свешивается с кресла, так что его лицо переворачивается вверх ногами, как у летучей мыши.

«Почему он называет меня Лючией? Где муха? Где муха?»

– Кто вместе с вами в долине смерти? – настойчиво и резко повторяет он.

Я вижу муху в корзине. Ее расплющенное тельце неподвижно, лапки не дергаются. И яркая синева ее тельца кажется уже не такой яркой в тени корзины для бумаг. И тогда я вспоминаю, кто находится вместе со мной в долине смерти.

Доктор Юнг тоже слезает со своего кресла и садится рядом со мной. Огромная сгорбленная фигура. Под столом почти темно, как в коридоре в нашей старой квартире на Робьяк-сквер, как в кабинете баббо. Ставни закрыты, занавеси задернуты. Все эти квартиры, всегда темные, без единого луча света. От доктора пахнет соснами, мылом и трубочным табаком. Как приятно от него пахнет…

– Она мертва, – говорю я.

– Кто мертв?

– Муха. У нее больше не дергается лапка.

– Что случилось в долине смерти, Лючия?

Но уже слишком поздно. Я закрылась, ушла далеко-далеко, туда, где доктор не может меня достать. Где никто не может меня достать. Где никто не будет ковырять меня, чесать, отдирать, словно я – старая болячка. Нет, я не готова к тому, чтобы из меня выпустили кровь и подожгли.

– Мисс Джойс! Мисс Джойс, вы меня слышите?

На все ложится тень, все расплывается. И тьма заполняет мою голову, как черный дым горящего дома. Слова не выходят из моего горла. Я ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не чувствую. Ничего не осталось… только запах сосновых иголок… какой приятный запах… какой чудный запах…

Глава 18

Март 1931 года

Париж и Лондон

– Я знаю, что ты не готова снова вернуться на сцену, дорогая. – Киттен прислонилась ко мне и дотронулась до моей руки. – Поэтому у меня появилась другая мысль. Куда лучше.

– Я вернусь на сцену, когда избавлюсь от косоглазия. Мне просто нужна еще одна операция, только и всего. Мама говорит, что теперь мой глаз выглядит еще хуже, чем раньше.

Мы сидели на скамейке в Люксембургском саду и любовались нарциссами и первыми зелеными листьями. Недавно прошел дождь, и теперь все казалось особенно чистым и блестящим.

– Я думаю, мы должны открыть свою собственную танцевальную школу, дорогая. – Киттен замолчала, взглянула на меня, и ее глаза были такими же яркими и сияющими, как мокрые листья на деревьях. – И придумать свою программу физических тренировок. Мы сами поставим все движения, все хореографические элементы. И назовем это «системой Джойс – Нил». Что скажешь, Лючия?

Да! Конечно! Я вскочила со скамейки, отряхнула свое мокрое пальто и принялась расхаживать перед скамейкой, крутя открытым зонтиком.

– Мы начнем с того, что будем давать частные уроки.

А когда наберем достаточно учеников, откроем школу Джойс и Нил. Или Институт танца и физической культуры Джойс и Нил!

– Точно, дорогая! – Киттен тоже подпрыгнула и присоединилась ко мне.

Мы ходили туда и обратно по дорожке, и гравий поскрипывал у нас под ногами. Неуверенные, слабые лучи солнца пробились сквозь дымку и мягко осветили нарциссы и траву. В лужах отражалось бледно-голубое небо.

– Когда учеников станет много, мы сможем арендовать танцевальную студию. У меня столько идей для нашей «системы»! – Я на ходу крепко сжала ее руку. – Это будет смесь гимнастики, эвритмии и джазового танца. – Я поднялась на мыски и сделала пируэт, увлекая за собой Киттен.

– Мы можем использовать все свои знания! – Перевернувшись, она притянула меня к себе, будто собралась увлечь в вальсе по Люксембургскому саду. – Балет, джаз, импровизацию – все, чему мы научились. Я уже начала составлять программу, и, думаю, если нам удастся закончить ее на следующей неделе или около того, мы сможем приступить к поиску учеников в мае. Как ты считаешь, дорогая?