Дочь того самого Джойса

Только дойдя до Люксембургского сада, я осознала, какое огромное, переворачивающее жизнь решение я приняла. Это понимание ударило меня в грудь, как порыв ледяного ветра, и слезы побежали у меня по щекам. Я еле доплелась домой и следующие две недели проплакала у себя в спальне. Мама оставляла у порога подносы с едой. Баббо кричал в замочную скважину, пытаясь дознаться, что случилось, умоляя меня сказать хоть слово. В конце концов я ответила им – и не узнала свой голос, глухой, низкий, искаженный рыданиями.

– Я не могу стать балериной. Я для этого не гожусь. Я понапрасну растратила свой талант и теперь не могу вернуться обратно. Долгие годы тяжелой работы потрачены впустую, и отбросила их я сама. Моя жизнь кончена. И никто этого не понимает. Поэтому я плачу. А теперь оставьте меня в покое!

Октябрь 1934 года

Кюснахт, Цюрих

– Сегодня, может быть, последний день года, когда я могу поплавать на моей лодочке, мисс Джойс. – Доктор Юнг провожает меня взглядом, когда я иду по длинной, обсаженной по сторонам деревьями тропинке, которая начинается у дверей его дома и проходит через сад, и жестом подзывает меня к маленькому лодочному домику на берегу озера. – Я вывожу на эту прогулку по воде только самых своих любимых пациентов. – Он делает паузу и улыбается мне. – Тех, кто не вызывает у меня опасений, что они бросятся в озеро.

– Отчего же вы считаете, что я этого не сделаю? – Я принимаю его руку и осторожно ступаю в лодку, радуясь, что сегодня на мне не вечернее платье.

– Мы отплывем подальше от берега и затем продолжим нашу беседу. Ваши мемуары у меня вот здесь. – Он похлопывает себя по карману куртки.

– До чего же по-другому все выглядит с воды. – Я смотрю на зеленые ставни и узорчатые кованые решетки, закрывающие окна огромного дома-куба доктора. Деревья на берегу стоят во всем своем осеннем великолепии – бронзовые, медные, золотые. По озеру проходят паромы и лодки, оставляя за собой белые пенящиеся следы, а у нас над головами выписывают круги черноголовые чайки.

– Да, отсюда все представляется иначе. – Доктор вынимает мою рукопись и кладет на скамью рядом с собой. Ветер тут же начинает листать ее страницы. – Не волнуйтесь, мисс Джойс. Ее не сдует.

Он возится с парусами, а потом придавливает рукопись большим камнем.

– С чего бы вы хотели начать сегодня? С доктора Негели, возможно? – Он тянет на себя канат, потом отпускает, и лодка начинает разворачиваться. Я гляжу на Цюрих, который, как короста, пристал к дальнему берегу озера.

– Я сказала баббо, что сифилис – это только моя вина. Мое наказание за все то, что я сделала. За все дурные вещи.

– И что на это ответил ваш отец?

– Он твердил, что это, наоборот, его вина. Но я ему не верю. Он такой хороший. Такой чистый.

Доктор Юнг хмурится.

– Расскажите мне обо всех заболеваниях, которыми страдал ваш отец. И о его глазах. Вы говорите, он почти слеп?

– У него постоянные приступы иридоциклита – распухают и воспаляются радужные оболочки. Врачи советовали ему принимать мышьяк, но это же яд, он может убить человека. И баббо знал кого-то, с той же болезнью, кто выпил мышьяк и впал в кому. Вдобавок у него конъюнктивит, и глаукома, и еще какой-то эписклерит, и еще бле… блепа… – Я прижимаю ладонь к виску. Почему я не могу вспомнить название?

– Блефарит?

– Да. И еще упадок сил и нервное истощение. Баббо говорит, что он заслужил все это за свои многочисленные пороки, но я считаю, что виновата я. – Я приподнимаю подбородок и смотрю поверх головы доктора на волнистые холмы, высящиеся за Цюрихом.

– Нет, мисс Джойс. Вы ни в чем не виноваты. – Доктор Юнг понижает голос, словно разговаривает сам с собой. – Мышьяк… Фурункулы… у него были фурункулы? Потеря аппетита?

– Да, порой. Но хорошая новость, доктор, в том, что профессор Негели не нашел в моей крови никаких следов сифилиса.

– Ага. Значит, теперь ваше излечение зависит целиком от психоанализа. Нам нужно раскрыть ваши патогенные тайны.

– Патогенные?

– Ну, скажем, очень глубоко скрытые внутри. То, что случилось с вами когда-то, и ваш разум как бы спрятал это подальше и запер на замок, а теперь эти тайны и вызывают вашу болезнь. Вы должны оказаться с ними лицом к лицу. – Даже здесь, на озере, в лодке, он безжалостно ощупывает глазами мое лицо.

– Но если они заперты на замок, как я могу оказаться с ними лицом к лицу?

– Продолжайте записывать свои сны. Сон – это маленькая дверь в самые сокровенные тайники человеческой психики.

– Что вы думаете о моих мемуарах, доктор?

– Почему вы не согласились принять место преподавательницы танцев?

– Баббо нуждался во мне. Не как в собаке – проводнике для слепого, но чтобы служить ему источником вдохновения и предоставлять материал для книги. Мои танцы были для него откровением.

– Вы остались, чтобы продолжать быть его музой?