Дочь того самого Джойса

– Шарден писал очень медленно. – Певучий голос Стеллы отвлек меня от мертвой птицы. – Каждый год всего несколько полотен, в среднем три или четыре. Этот автопортрет он сделал, когда ему было больше семидесяти, и он так плохо видел, что больше не мог смешивать краски и работать маслом. Поэтому он использовал пастель. – Стелла приблизилась к картине почти вплотную, едва не касаясь носом рамы, и теперь внимательно изучала ее.

Я склонила голову сначала в одну сторону, затем в другую, сделала шаг назад, потом, наоборот, подошла ближе, не отрывая глаз от портрета, пытаясь понять, что так завораживало Стеллу. А потом мой взгляд снова невольно вернулся к фазану.

– Ему гениально удавались натюрморты и портреты. Посмотри на эту изумительную игру света, Лючия. – Она указала на правую сторону картины. – Потрясающе, как у него получилось ее передать. И заметь, как он использует цвет. Даже с помощью пастели он создает объем и вибрирующие, трепещущие оттенки. Взгляни на павлинье-голубой цвет полоски ткани, которой он обвязал свой шарф. – Стелла удовлетворенно вздохнула.

Я уставилась в мертвые глаза распростертого на столе фазана.

– Лючия? – Стелла странно взглянула на меня и кивнула на автопортрет. – Присмотрись внимательней.

Я прищурилась и послушно вгляделась в картину. Эта голубая ткань точь-в-точь такого же оттенка, что и новый смокинг баббо. Однако фазан снова отвлек меня. Что-то жило в глубине его глаз… радужный, переливающийся свет.

– И посмотри на выражение его лица, Лючия, и на то, как он одет. О чем это тебе говорит? – Стелла подняла брови.

Я повернулась к фазану спиной.

– Он выглядит добрым, – сказала я. Глаза фазана, казалось, впивались мне в спину, прожигая в ней дыры. Я чувствовала это.

– Да, я согласна, – с увлечением отозвалась Стелла. – В его работах столько чувства. Здесь нет никакой помпезности, не так ли? Лишь честность и скромность написаны у него на лице. Он никогда не выезжал из Парижа. Все, что ему было нужно, он находил здесь.

– Возможно, это не так уж и странно, – заметила я. Родиться, жить и умереть в одном месте. Смотреть на одни и те же пейзажи, слышать знакомые звуки… жизнь, которая повторяется изо дня в день, жизнь, в которой есть постоянство, жизнь, знакомая тебе до последней капли. Я подумала о детстве Беккета, о саде, фруктовых деревьях, доме, что построил его отец. О том, как все это ужасно привлекало меня, но вызывало отвращение у Беккета. А потом я опять вернулась к фазану. Он по-прежнему глядел на меня. Наблюдал за мной.

– Почему ты все время смотришь на эту картину, Лючия? – несколько раздраженно поинтересовалась Стелла.

– Я не смотрю, – быстро соврала я. – Я думаю о том, что ты сказала. О том, каково это – всю жизнь никуда не выезжать из родного города. Ты в первый раз покинула Дублин?

– Я была счастлива покинуть Дублин. – Стелла обратилась к автопортрету Шардена, как будто разговаривала с ним, а не со мной. – Если хочешь быть художником, единственный город для тебя – Париж. В любом случае я не останусь здесь надолго. Я записалась в школу «Баухаус» в Германии. – Стелла чуть приподнялась на мыски от возбуждения.

– О, вот как, – ровно заметила я. Мне хотелось смотреть на мертвого фазана, понять, что за свет так странно и загадочно играет за его радужными оболочками. Но Стелла решила бы, что я странная, или сказала бы баббо, что я неподобающе вела себя на наших «Лекциях об искусстве».

– Нет-нет, еще не сейчас, Лючия! – Она нежно взяла меня за руку. – Не стоит грустить. У нас еще очень много времени, и ты успеешь научить меня французскому, а я смогу показать тебе картины. Это будет так весело!

Стелла снова уставилась на автопортрет Шардена, время от времени испуская счастливые вздохи, а я – на фазана. И наши взгляды снова встретились.

– Твой отец уже подыскал тебе учителя рисования? – спросила Стелла.

– Да. И у нас с мистером Колдером уже состоялся первый урок.

– Сэнди Колдер? – Стелла немного «пустила петуха», как будто я сообщила ей шокирующую новость.

– Да. Он сделал удивительный механический цирк. Ты его видела?

– Нет. – У Стеллы было удивленное и растерянное лицо.

– Я как-нибудь возьму тебя с собой, и ты посмотришь. Почему у тебя такое лицо?

– Я знаю Сэнди Колдера. Он не серьезный художник. Он инженер, – презрительно фыркнула Стелла. – Тебе нужно учиться у природы и еще изучать живопись и рисунок по уже написанным картинам. Довольно легкомысленный поступок – сделать его твоим преподавателем. Должна признаться, я несколько поражена.

– А мне он нравится. – Я подавила улыбку, которая невольно возникла у меня на губах при упоминании его имени. – Он всегда меня смешит.

– Кажется, он помолвлен с кем-то в Америке. – Стелла внимательно посмотрела на меня, чуть сощурив глаза, будто изучала очередную картину. – Так что, вероятно, в Париже он надолго не задержится.

– Он уже много раз просил меня сходить с ним в «Купель», так что сомневаюсь, что у него есть невеста. Хотя, разумеется, я не собираюсь обманывать Беккета.

– Кстати, как чувствует себя мистер Беккет?