Дочь царского крестника

– На, – говорит, – незаконно поступаю, но хочется вам подарок сделать. Пригодится.

Выслужился Филиппов перед гражданином начальником. Серое немецкое одеяло. Прочное, по сей день на даче болтается. Единственный предмет, оставшийся от лагеря. Зато в голове, колом не вышибешь, засел лагерный срок… Жена руками машет, если вдруг что-то вспомню.

– Не начинай, – останавливает, – не заводись, будешь потом всю ночь ворочаться да шарашиться от бессонницы по квартире…

Задача мордовского лагеря – откорм. Чтобы истощённый, измождённый зек обрёл человеческий вид. На кухне котлы в мой рост, не преувеличиваю, в рост человека… Продукты Красный Крест посылал. Повара из вольных смеются: для вас такая закладка – воду некуда заливать.

А чудеса продолжаются. День на четвёртый, как в Потьму привезли, мне две посылки из Красного Креста. Женева написано, печати стоят. Конкретный адресат – на моё имя посылки. Получается, прочно попал в международные списки. По сей день загадка, как повезло очутиться в них? Кто выбирал? У кого рука дрогнула напротив моей фамилии, поставила галочку?

В посылках шоколад, грецкие орехи. Такое богатство мне бы когда на шахте работал… В Мордовии и без того хватало. У меня стала появляться фигуристость…

Строго по врачу кормили. Боялись, чтобы никто не переел, следили за этим…

В лагере на шахте насмотрелся на обожравшихся. Бандитам-уголовникам посылки разрешали. За полгода до моего освобождения прибалтийцам разрешили… Эстонцы сало получали, торговали им… Другим чаще сухари приходили. Что ещё в послевоенные годы пошлёшь? Кому-то чёрные сухари, реже – белые или вперемешку. В мешочке каком-нибудь старом. Норма на посылку шесть килограммов. Получит зек, все с завистью смотрят. Мы ведь траву варили и жрали. Он котелок берёт, водой сухари зальёт, на костёр и варит. Чуть разбухли, скорей пихать в рот… Нажрётся – раздует живот. Ему бы подождать и не жадничать, не все разом… Да легко сказать, а ты попробуй утерпи, когда голод беспрестанно по мозгам бьёт, что бы что раздобыть пожрать? Чуть намокли сухари, он быстрей-быстрей в себя… Съел, и началось – не знает куда деваться… Случись такое в Потьме – это ЧП. Над нами тряслись. Ответ за каждого врач, начальник лагеря держали…

В последнее время часто думаю… Вспоминаю слова отца:

– Ты везунчик, Юрка.

Везение с лагерем вроде не сходится. И всё же что-то берегло. Хранило. Отца ли молитвы, бабушки, пока жива была… Попади тогда в отряд Асано, совсем по другому жизнь сложилась: или японцы в сорок пятом расстреляли бы, как других асановцев, или красноармейцы… Или в советский лагерь попал не диктором, а военным преступником… И получил бы не «десятку», а как минимум пятнадцать лет, а то и «четвертак». Асановцам меньше не давали…

Когда война Советского Союза с Японией – началась, асановцы, что стояли вблизи границы, перешли на сторону Красной Армии. Не могли стрелять в русских. Перебежчиков сразу арестовали. И в лагеря. Многих оставшихся в Маньчжурии асановцев, среди них были хайларские ребята, японцы сразу после налёта советских бомбардировщиков расстреляли. Поняли, кого несколько лет на свою голову обучали. И в расход. Один из отрядов обманным путём разоружили и покосили из пулемётов… Рассчитывали из нас пушечное мясо подготовить, пусть русские русских бьют на благо Страны восходящего солнца. Получилось – впустую старались столько лет… Планировали и такое: забрасывать диверсионные отряды асановцев в форме солдат Красной Армии в приграничные районы, помогать Квантунской армии захватывать Сибирь. Готовили из русских парней диверсантов, шпионов, провокаторов… Кто-то был к этому готов, а в общей массе не получилось…

И меня бы порешили японцы в сорок пятом, кабы не напился той жуткой ханжи, не начал подыхать. Ведь никогда сердце не прихватывало такой болью. Путь у меня здорового, крепкого парня был прямой в Асано. Японцы с молодёжью работали чётко. Сначала я, ещё до войны сорок первого года, попал в Кио-во-кай – это организация, ориентированная на гражданское население, воспитывала молодёжь в японском духе. Мы изучали японские обычаи, японскую религию, язык… Японцы приближали к себе. Спортом занимались, на дачи ездили, на озёра. Разного возраста набирали. Цыгана Иванова загнали в Кио-во-кай, а у того уже дочь была, которую потом украли. Это отдельная история, расскажу…

И я не школьник, но дуралей ещё. На дачу вывезли, столько парней собралось, как не пошалопайничать. Иванов спит, настоящий цыган – чернявый, кучерявый, шумный – я не поленился, принёс муки, у поваров попросил, в правую и левую руки взял по жмене, подкрался и осторожно-осторожно положил на глаза. Две белых горки… Толкнул в плечо, а сам отскочил. Мол, я не я и лошадь не моя. Он проснулся, как завоет! Как закричит! Ничегошеньки не видать. Со сна перепугался, подумал – ослеп. Руками прочищает глаза.

– Кто? – мечется между нами. – Кто?

Ребята успокаивают: угомонись ты, просто волынка – муки насыпали, спать надо меньше.