Дочь Туллы

Увидев как рыжеволосая женщина идёт к ней, Синни ощутила почти ужас. У неё задрожали руки и появилась зыбкая слабость в ногах, словно кости ног вдруг стали мягкими. Синни поняла, что она не сможет бить ножом эту красивую практически идеально прекрасную молодую женщину. Она не посмеет, в один миг на неё накатило отчетливое понимание того что она всего лишь глупая маленькая оборванная чумазая нелепо раскрашенная дикарка, а эта гордая женщина правительница целого города, она мудра и величественна, она видела такое и знает о стольком чего Синни и вообразить не в состоянии. Глаза девочки заблестели от слёз, она увидела себя слабой и жалкой, совершенно нелепой и никчемной, как маленькая паршивая собачонка, лающая на гордого сильного коня. Но тем не менее нечто сокровенное, тёмное, высокое, холодное как взгляд Брона, пылающее в самых неизведанных глубинах её души заставило её остаться на месте и не броситься в бегство.

Оказавшись в трех шагах от своей юной противницы, Брунгильда на мгновение замерла, ибо всё же ей было непросто заставить себя бить ножом ребёнка, но затем сделала резкий выпад вперёд и широко неумело махнула ножом, целясь куда-то в шею девочки. Синни испуганно отскочила назад, совершенно забыв про нож в своей правой руке. При этом ещё и резко отклонившись. И не удержавшись на ногах, начала падать, инстинктивно разворачиваясь лицом к земле. Она упала, самортизировав удар руками и каким-то чудом не выпустив нож. В этот момент её деревянный "Т"-образный амулет качнулся вперёд и оказался на тыльной стороне её ладони. Синни посмотрела на него. Тулла. Он с ней. Она его дочь. Затем в её голове возник очень четкий образ Далиры, когда она увидела её, подойдя к месту схватки с норманнами: изогнутое застывшее тело без головы и без руки, то во что превратили её мать. И что-то ещё: некое пронзительное чувство, связанное то ли с братом, то ли с Броном. Презрение? Или надежда? Или любовь. А остальное неважно. Всё это в один миг смыло, испепелило всю ту ерунду о гордой рыжеволосой правительнице и маленькой паршивой собачонке.

Синни, крепко сжав нож, быстро перевернулась на спину. Брунгильда уже была над ней. На миг их глаза встретились и обеим почудилось удивление в этих глазах. Брунгильда увидела то ли радость, то ли какой-то неясный восторг во взгляде ребёнка. А Синни увидела обычную тётку с перекошенным злобным лицом. Величия и мудрости в нём было не больше чем в старом трухлявом пне. Они обе ударили друг друга практически одновременно. Но оба удара вышли слишком неуклюжими и корявыми. Брунгильда по-прежнему целилась в шею, полагая что это самая умная цель для её ножа, но лишь несильно разрезала нижнюю челюсть девочки с левой стороны. Синни в свою очередь ударила молодую женщину куда-то в грудь, но нож наткнулся на уплощённую кость грудины, скользнул в сторону и только распорол одежду и разрезал кожу. Тем не менее Брунгильда тут же испуганно отпрянула и Синни, воспользовавшись этим, развернулась, вскочила на ноги и отбежала в сторону.

Застыв на расстоянии шагов десяти, они переводили дыхание, угрюмо глядя друг на друга. Синни провела ладонью по левой стороне лица, рука испачкалась в крови, но никакого разреза, который должен был быть там, она не нашла. Её сердце радостно забилось, она поняла, что длинная резанная рана чудесным образом исчезла. Значит волшебная сила Тулла по-прежнему с ней и это очень её воодушевило. Брунгильда осторожно прикоснулась к груди, пытаясь понять насколько серьезно ранена. Боли она уже почти не чувствовала, но крови было много. Она посмотрела на Синни и ей снова показалось что девчонка как будто чем-то обрадована. "Маленькая паршивка", со злостью прошептала Брунгильда, решив, что юная буйша конечно же радуется тому что сумела ранить её.

Придя в себя после первого столкновения, они снова начали сходиться. Но на этот раз гораздо увереннее и стремительней. Брунгильда летела вперёд, подстёгиваемая своей яростью и раздражением. Она всё ещё видела перед собой всего лишь ребёнка и несмотря на свою разрезанную грудь, отказывалась осознать всю меру грозящей ей опасности. Она порядком разозлилась и забыла об осторожности. Синни в свою очередь теперь тоже действовала гораздо храбрее. После первой пролитой крови, после первой раны, боли от которой она почти не почувствовала, утратив первоначальный страх перед физическим столкновением, уверовав в помощь своего черноокого бога, возбужденная азартом боя, разгоряченная злостью и больше не видя в норманнской женщине ничего особенного, Синни также презрела осторожность и спешила к новому раунду схватки.