Дочь Туллы

Сойдясь, они принялись неумело, размашисто, торопливо, но зато очень активно и совершенно безжалостно орудовать ножами, практически и не пытаясь увернуться от встречных ударов и стремясь только к одному: как можно сильнее и глубже порезать противника. Со стороны это выглядело по-настоящему дико. Девочка и женщина в немом акте абсолютно животной злобы остервенело и отчаянно резали друг друга. Если с точки зрения Синни в этом ещё и могла быть какая-то логика, ибо она верила, что исцелится от всех ран, то со стороны Брунгильды это представлялось безумием.

Брон наблюдал за этим в оцепенении и почти благоговейном ужасе. Ему было не по себе от этого зрелища, его тело напряглось и почти дрожало, с содроганием проецируя на себя каждый удар ножа, достигший цели. Синни, сразу же позабыв все его наставления как правильно наносить удары, просто тыкала ножом в Брунгильду куда могла дотянуться. Жена ярла, осатанев от злости и боли, изо всей силы полосовала ребёнка всё время целясь ему в голову и шею. И Брон, затаив дыхание, глядел на всё это запредельное неистовство чуть ли не с восторгом, совсем позабыв о Софи.

Но это кровожадное исступление продолжалось не более полуминуты. Пронзительная боль от вонзающихся в них ножей быстро привела в чувство обе враждующие стороны. И в следующую минуту они уже учились быть осторожными. Синни наконец вспомнила что-то из того что ей втолковывал Брон и начала очень удачно использовать свои наглухо замотанные предплечья, бесстрашно подставляя их под любой удар. Маленькие щиты действовали безотказно. Брунгильда в свою очередь стала благоразумно использовать своё преимущество в росте и более длинных рук. Она просто старалась держать Синни на той дистанции где та не могла её достать, а сама она вполне до неё дотягивалась.

Брон уже одобрительно покачивал головой, но о Софи он так и не вспомнил.

Зеленоглазая Софи, семнадцати лет от роду, повидавшая немало на своём коротком веку, пережившая и превозмогшая множество невзгод и несчастий, сумевшая сохранить ясность ума, силу характера и волю к жизни во многих непростых ситуациях, являла собой весьма достойный образчик своего славного народа. Высоколобые эллины могли по праву гордиться ею. Ещё в Риме, когда она была рабыней какого-то пузатого торговца вином, весьма состоятельно и надменного, её однажды попытался изнасиловать его пьяный сын. Ей на помощь пришёл чернокожий раб по имени Мабонго, на её взгляд абсолютно дикий человек из какой-то немыслимой сказочной африканской страны, где по его словам было больше огромных человекообразных обезьян, чем людей. Своими черными твердыми как дерево руками он задушил охваченного любовным пылом молодого человека, а после этого подарил юной гречанке кинжал, выкованный в Дамаске талантливым арабским кузнецом. Это было главное сокровище Мабонго. Он сказал дрожащей от всего пережитого девочке что она всегда должна носить его при себе. Всегда! И всегда должна быть готова использовать его чтобы защитить себя. Чудовищно коверкая латинские слова, он объяснял ей что это главное в жизни – уметь постоять за себя. Позже его схватили и прилюдно засекли кнутами. О том что к смерти молодого хозяина была как-то причастна Софи никто не узнал, Мабонго естественно не сказал ни слова.

Софи исполнила наказ Мабонго и больше никогда не расставалась с кинжалом из чудесной голубоватой стали. По счастью её дальнейшая жизнь сложилась так что ей не было нужды его использовать. Но сейчас время пришло. И Софи, осознав, что чернолицый уродливый бритт больше не следит за ней и всецело увлечён организованной им кровавой резней, осторожно подтянула под себя левую ногу, сдвинула вверх юбку и вытащила из прикрепленных к голени ножен славный дамасский кинжал. После чего с завидным самообладанием извернулась и вонзила его в живот державшего её за волосы мужчины.

Брон вздрогнул и с удивлением посмотрел вниз. Его удивленный взгляд наткнулся на ледяной взгляд ярких зеленых глаз. Софи торопливо ещё раз ударила его в живот и резко дернулась, вырывая свои волосы из его руки. Но волосы были намотаны на кулак и пришедший в себя Брон, крепко сжал его и сумел удержать, хотя Софи и удалось освободить большую их часть. При этом от пронзительной боли у неё навернулись слёзы.