Дочь Туллы

Синни сидела на коленях, сгорбившись и опустив голову. Её руки с растопыренными пальцами бездвижно лежали на бёдрах как плети. Ненужный больше нож, практически весь от острия до навершия рукояти перепачканный липкой стынущей кровью, покоился рядом на земле. Она подняла взгляд и посмотрела на пылающее красное Солнце, торжественно восходившее над миром далеко-далеко на востоке. Его свет наполнял все эти пустые пространства вокруг, но внутри неё была ещё большая пустота и туда солнечный свет уже не проникал. Синни взяла нож и медленно, как старик, упираясь в колено, поднялась с земли. Поглядела по сторонам. Её взгляд равнодушно скользнул по мёртвой Брунгильде, чьё разрезанное горло зияло как уродливый багровый рот, по ещё шевелящейся, прижимающей к животу руки, Софи и затем остановился на Броне. Девочка побрела к нему, ощущая невероятно чудовищную тяжесть то ли в теле, то ли в душе, словно ей приходилось тянуть за собой огромный камень. Её мучил приступ дурноты, но как будто не физической, а какого-то иного свойства. Её мутило и она казалась себе оглохшей. Она упала на колени возле мертвого бездвижного Брона и из её глаз наконец потекли беззвучные слёзы, принося ей облегчение. Но вдруг она вздрогнула, едва не вскрикнула. Брон дотронулся до её ноги. Синни, распахнув глаза, с изумлением уставилась на него.

– Помоги… помоги сесть, – еле слышно просипел он, протягивая руку к её плечу.

Синни бросилась к нему, с трудом приподнимая его с земли и облокачивая спиной на себя. Она смотрела на него и чувствовала как ледяная пустота внутри неё становится меньше. Брон, медленно поворачивая голову, огляделся, остановив взгляд сначала на теле Брунгильды, затем на Софи. Заметив что девушка двигается, он проговорил, хрипя и прерываясь:

– Иди… добей её… чего доброго выживет и … и расскажет о тебе…

Синни, не отрывая от него взгляда, отрицательно покачала головой.

– Нет, – твёрдо и спокойно сказала она.

Бриган с трудом повернул голову и посмотрел ей в глаза.

– Надо…, – прошептал он. – Убей… её. Убей…

– Нет, – повторила Синни и начала осторожно укладывать его обратно на землю.

Она поднялась на ноги и огляделась. Нет, подумала она. Она устала от смертей. Устала до тошноты. Она хотела, чтобы все жили. Все. И её охватило сильное возбуждение от мысли что теперь она может заняться чем-то совсем противоположным, не убивать кого-то, а сделать всё что только в её силах чтобы он выжил. У неё задрожали руки от волнения при мысли что она может кого-то спасти. Не отнять, а сохранить жизнь.

Синни ещё раз огляделась и помчалась к лошадям, рядом с которыми были свалены мешки и дорожные сумки. Исследовав припасы и вещи норманнов, она развила бурную деятельность. Несмотря на пережитое изматывающее сражение, она ощущала себя бодрой, сосредоточенной и полной сил. Может в этом всё ещё была замешана какая-то исцеляющая магия Туллы, а может её наполняло энергией осознание того что она помогает людям. Она нашла две бутылки прекрасного италийского вина и чистые тонкие льняные ткани и много чего ещё. Но она очень хотела найти настоящие стальные иглы и швейные нити. Она надеялась, что у такой богатой женщины как Брунгильда это должно быть в поклаже. Синни понимала, что глубокие резанные раны необходимо зашить, она не раз видела в прошлом как это делали и даже помогала своей матери, когда та с некоторым брюзжанием врачевала отца и брата. Иглы она нашла в небольшом лакированном ларце вместе с чудесными брошами и заколками.

Всё необходимое она перетащила к Брону. Тот пытался что-то ворчливо возражать, мол, чтобы она оставила его в покое и дала ему спокойно умереть, но Синни его не слушала, тем более сейчас он говорил ещё глуше и невнятнее чем обычно. Она заставила его выпить немного вина и занялась ранами. И заодно между делом, нравоучительным тоном поведала историю о том как её отец однажды, спасаясь от медведя, спрыгнул с обрыва и распорол себе живот об острый сук и тем не менее выжил один в лесу и добрался домой только через месяц. Синни действовала очень уверенно, словно занималась врачеванием всю свою жизнь. Она распорола одежду бригана, осмотрела и промыла вином все его порезы, затем прикрыла чистой тканью и помчалась разводить костёр. Добыв огонь, она хорошо прожарила две иглы, умыла вином руки и весьма хладнокровно принялась сводить и сшивать человеческую кожу. Это у неё получалось скверно, она то захватывала слишком много кожи, то слишком мало, стежки выходили корявыми, сведение краёв раны очень неровным. Не говоря о том что она причиняла много боли Брону, но тот, стиснув зубы, молча терпел.