Дочь Велеса

— Но почему? — искренне удивилась ворожея. — Ваш отец так жаждал мести за убитую дочь и страстно желал гибели и мне, и всем людям разом.

— Мы давно оплакали нашу сестру. Это ее выбор и ее судьба. Так должно. Мы помогаем не тебе или тебе подобным, но миру. Наше время уходит — но что-то кончается, а что-то начинается. Искра не должна потухнуть.

— Да о какой Искре вы все талдычите, словно сговорившись? — потеряла терпение вдруг не на шутку разозлившаяся Ялика.

— Ты сама поймешь.

С этими словами вужалки вдруг оборвали свой причудливый хоровод, беззвучно растворившись во вспыхнувшем и тут же опавшем пламени. Совсем растерявшаяся и ничего не понимающая Ялика очутилась вдруг в одиночестве, беспомощно плавая в холодной звенящей пустоте. А всего лишь через крохотное мгновение на беззащитную перед чудовищным напором девушку всесокрушающей лавиной обрушилась череда образов, безжалостно смявших волю, подобно мягкому бумажному кулю, и разделивших сознание на тысячу крохотных осколков, каждый из которых начал существовать сам по себе, независимо от других. Нахлынувшие видения проносились перед внутренним взором потерявшей целостность восприятия девушки будто несущийся в смертельном галопе табун обезумевших лошадей, перемешиваясь и наслаиваясь друг на друга. Ялике с большим трудом удавалось сохранить хоть толику рассудка в этом фантасмагоричном мельтешении размытых картинок и зыбких галлюцинаций.

А потом она увидела. Увидела смерть Индрика.

Могучий белоснежный зверь, почти ничем не отличимый от обычного коня, за исключением своих гигантских размеров и рога на лбу, сияющего светом первородного огня, умиротворенно склонился над безмятежной гладью воды огромного подземного озера. Как вдруг, будто бы услышав что-то, Первозверь забеспокоился. Тряхнув молочной гривой, он настороженно поднял голову и беспокойно вгляделся в окружающий мрак, опасливо прядая ушами и раздраженно пофыркивая.

Три едва различимые тени — две, имевшие вполне человеческие очертания, и третья, более всего походившая на размазанную чернильную кляксу, будто бы сотканную из лоскутов непроглядной, чуждой всему живому тьмы, медленно подкрадывались к обеспокоенному их вторжением Индрику.

Скрывающиеся во мраке фигуры вдруг обрели плоть. Пребывающая в каком-то странном оцепенении Ялика сразу же узнала Охотника и его дружков. Она хотела было закричать, предупреждая Первозверя о грозящей ему опасности, но с ее бесплотных губ сорвался лишь беззвучный шепот, не способный в своем бессилии потревожить даже застывший в хрупкой неподвижности воздух.

Бормоча что-то умиротворяющее, Охотник сделал пару шагов навстречу опасливо замершему Индрику и доверительно протянул тому раскрытую ладонь, будто бы предлагая угоститься. Догадавшаяся о своей бесплотности ворожея только и смогла, что удивиться. Предложенным коварным Охотником лакомством оказалось неведомо откуда взявшееся у него золотое яблоко, то самое, что созревало лишь в Небесном Саду — единственное, чем можно было заслужить расположение недоверчивого к людям Первозверя. Индрик всхрапнул, замотал головой и потянулся к угощению, недоверчиво раздувая ноздри. Двое товарищей Охотника, медленно обойдя принюхивающегося зверя по бокам, одним стремительным движением накинули на него широкую сеть. На первый взгляд ничего необычного в ловчих снастях не было. Ровно такими же обычно и пользуются зверобои во всех уголках света. Но когда Первозверь, страшно захрипев, угрожающе встал на дыбы, еще больше путаясь в сетях, и рухнул на землю, будто раздавленный неподъемной тяжестью, Ялика пригляделась к снастям. И ужаснулась. По толстым нитям вдруг забегали непроглядно черные всполохи, оставляющие на шкуре несчастного животного страшные, кровоточащие ожоги. От нестерпимой боли, раздирающей плоть, Индрик, захлебнувшись истошным криком, забился в мучительных конвульсиях, пытаясь скинуть с себя причиняющие невероятные муки снасти. Пораженная увиденным ворожея поняла вдруг, что в нити сетей каким-то невероятным, запредельно черным волшебством была вплетена мрачная суть того, что люди обычно называли грехами. Кровавое братоубийство, вероломное предательство, всепожирающая алчность, неконтролируемая ярость — все то зло и жестокость, что долгими веками взращивало и вскармливало в своих душах человечество, слилось в нечто невообразимо ужасное, в то, что сокрушающей тяжестью пало на изначально непорочного Первозверя, мгновенно пригвоздив того к земле и навсегда похоронив его свет и чистоту под отвратительной грязью людского грехопадения.

Зловеще ухмыляющийся Охотник стремительно подскочил к бьющемуся в чудовищной агонии зверю, каким-то чудом извернулся, избежав удара могучих копыт, обеими руками схватился за потускневший рог Индрика и с невероятной силой потянул на себя. Отвратительный хруст разрываемой плоти, казалось, на секунду оглушил беспомощную ворожею, заставив содрогнуться всей своей бесплотной сущностью и на короткие мгновения разделить с поверженным Индриком его непостижимо мучительную боль.