Дочь Великой Степи

Воздух был душен от запахов блюд, которые жарили в бесчисленных харчевнях, пеньки и смолы; разноязыкая речь звучала вокруг, словно звери разговаривали с птицами.

А стены и заборы покрывали надписи – в основном короткие, корявые и похабные.

Ей запомнилось одно четверостишие:

Не желаем тебе денег:
Ты добудешь их и сам,
Не в деньгах, Мардоний, счастье –
Главное, чтоб… стоял!

Вместо предпоследнего слова был нарисован именно тот предмет, который и подразумевался. Так что даже умей Гипсикратия читать хуже, чем она уже обучилась – а она обучилась хорошо! – все равно бы поняла.

И куда же теперь ей пойти? Можно, как вчера, на рынок. Прицениться к шкурам диковинных зверей из диких северных лесов или с жаркого юга, где не бывает зимы, к статуэткам из слоновой кости и черного дерева, к кубкам и сосудам финикийского стекла. Очередной раз посетить ювелирную лавку, где сонмом искр переливаются груды драгоценных камней, привезенных с Рифейских гор, из Индии, из кавказских теснин… чеканное серебро иверов и золото колхов… Там она подолгу стояла, рассматривая ожерелья из цепочек тонкого плетения, бусы, подвески, затейливые серьги с камеями искусной работы. Примеряла витые браслеты, усыпанные мельчайшими шариками-блестками филиграни, – для запястья, надлокотные и даже на щиколотки.

Но покупала что-либо нечасто. Да и дом последнее время покидала реже, чем хотелось.

Раз уж колесница положена только архонтессам, базилиссам и гетерам, ходить приходилось пешком, а город-то немаленький. Можно, разумеется, нанимать носилки, но за ними еще сперва надо посылать, а потом четыре почти голых раба, воняющих потом, как целое стадо козлов, потащат тебя в трясущемся жердевом каркасе, словно связанную овечку на продажу. Добро бы хоть рабы были свои, внутридомовые, но это «не полагалось» по тем же загадочным причинам, которые воспрещали жене морепромыслителя ездить на колеснице.

В доме, конечно, имелся мул: на нем Теокл ездил по делам. Имелся и верховой конь для каких-то особых поездок. Но невозможно представить, чтобы жена достойного человека – да хоть бы и гетера! – скакала по улицам верхом, задрав платье до ляжек. А еще более невероятно то, что она взгромоздится на спину коня в варварских штанах.

Вообще Гипсикратия втайне уже почти готова была признать, что эллинская женская одежда не так и удобна. Но здесь свои законы. Разве что горянки, торгующие на базарах козьим сыром и кизилом, иногда ходят по городу в скифских шароварах, однако даже они, не желая выглядеть «варварками», носят поверх длинные юбки грубой шерсти.

Однажды Теокл повел свою супругу в театр. Ее сопровождала Клеона, а Гнур нес для своих господ подушки. Ах, есть что вспомнить: она оделась в новый синий гиматий из того самого шелка, о котором расспрашивала Никс, в ушах у нее были новые золотые серьги, только что подаренные мужем, – египетской работы, со свисающими с них маленькими дельфинчиками, которые нежно и чуть слышно звенели в такт шагам…

Места для зрителей уже заполнялись. Небеленый лен ремесленников, синева хитонов морского люда, овчины погонщиков – в верхних рядах, а внизу – яркие краски тонкой шерсти и виссона[38] именитых граждан. Все это делало чашу театра похожей на волшебный гигантский цветок.

Теон с Гнуром остались на главных трибунах, а Гипсикратия и Клеона прошли на женские места – даже тут, оказывается, мужу и жене подобало сидеть порознь. Пьеса называлась «Лисистрáта»[39]. Гипсикратия сперва была уверена, что ничего не поймет, но, к своему удивлению, разобралась сразу: женщины нескольких царств, уставшие от того, что их мужья постоянно ходят на войны и гибнут там, подняли под началом разбитной бабенки бунт и отказали своим супругам в удовлетворении их желаний, пока те не заключат мир.

Зрители и зрительницы смеялись. Она тоже улыбалась – особенно в момент, когда разошедшиеся героини принялись лупцевать глупых старейшин, бессильно трясущих длинными бородами из пакли. Хотя на самом деле ее порой пробирала жуть: женщин играли мужчины в масках, говорившие нарочито визгливыми и тонкими голосами, которые пугающе напоминали ей речь энареев.

«Наверно, они все “мальчишечники”? – вдруг с непонятным озлоблением подумала она. – Но тогда им должны быть противны эти роли. Раз так, почему бы женщин не представлять женщинам?»

Подумала спросить об этом у мужа, да так и не собралась до ночи. А ночью есть куда более приятные занятия и темы для разговоров, чем толстые писклявые комедианты.

Она заговорила об этом с теткой две недели спустя, когда Теокл отправился опять за море – в Аполлонию…